Начну с нескольких цитат высказанных авторами в разное время, разведенных в пространстве и при разных социокультурных обстоятельствах, но образующих комментарий к линии искусства, которая меня интересует.

Первая принадлежит Виктору Шкловскому, теоретику формализма, декларирующего искусство как прием. 

«Искусство есть способ пережить делание вещи, а сделанное в искусстве не важно», — «Искусство как прием» 1917 год.

Клемент Гринберг, теоретик высокого модернизма утверждавшего главенство медиума в искусстве, считавшего, что плоскость-плоскостность есть важнейшей характеристикой живописи. 

«Когда зритель смотрит картины старых мастеров, он видит сперва изображенные предметы и лишь потом — картину. Глядя на картины художников-модернистов, зритель видит в первую очередь саму картину. Только такой способ восприятия художественного произведения признается модернизмом и это тоже результат самокритики», — «Живопись модернизма» 1960 г.

И цитата из интервью одного из видных представителей современной живописи-монохрома — Оливье Моссе. Цитата из интервью где-то начало ХХI века:

«Сегодня очень трудно говорить о живописи, потому, что ее трудно увидеть… Лучшее описание этого дискурса состоит в том, что ему нечего сказать, эквивалент картины, где нечего увидеть… В монохроме — все еще остается вопрос о цвете которого нет, так как он отвергает взаимодействие различий… Он играет с пароксизмом безразличия в том смысле, что он не “относится” к вам. Проблема здесь это материальность ничто, проследить филигрань пустоты на краю Пустоты — играть по таинственным привилегиям безразличия на границах безразличия».

Произнося слово «живопись», мы попадаем в круг культурных дефиниций, лингвистических процедур, связанных с природой медиума и механизмом репрезентации. Пройдя испытание временем, историей, героически восстанавливаясь после очередного поглощения идеологией, она, живопись, переживает исчерпанность одной из своих временных форм существования. В образовавшейся пустоте возникает возможность поставить вопросы о собственной природе. Возможно, эта процедура вопрошания – главное сегодня, что может оказаться важным для медиума живописи — важным для ее отношения с новой реальностью, во времена спецэффектов и торжества креативной индустрии. Это время возможности всматриваться в пустоту. Как не вспомнить Лао-цзы который говорил, что комната полезна не стенами, а пустотой где можно жить.

Где центр у Пустоты? Когда мы говорим: «Природа не терпит пустоты», — мы заполняем ее собой. Что является определяющим при описании внешних характеристик Пустоты? Гравитация или сознание? Шум или Звук? Свет или Цвет? Что передает медиум? Информацию? Меседж? Смыслы? А если он сам становится реальностью открывая сознанию пустоту возможного (потенциального)? Открывая другие связи, не видимые до того. Не репрезентацию, а провоцируя сам процесс рождения связей.

Источник предметности — пустота. Возможно потому его трудно «увидеть», понять и рационально объяснить с позиции привычных, миметических систем. Это ситуация, когда глаз не «считывает», не схватывает явление цвета, он им «захвачен». В этом разница между механизмом коммуникации и процессом опыта «захваченности». Любой «смысл» перечеркивается конкретностью материала и претензии «я» проигрывают анонимной жизни дерева. Здесь важно не «выражать», а соотносить свою работу с ритмами более глубокими и первичными чем социальная рефлексия. Мир вокруг нас — цветовой поток. Неорганизованный, хаотичный.

Живопись/цветовые объекты — частные случаи материализации цветового потока, а живопись есть практика, которая имеет целью самое себя. В этом ее этика. Повторю, глаз не столько «считывает содержание», не схватывает явление цвета, он им «захвачен».

Монохром — о том состоянии живописи, когда исчезают различия, или наоборот — различия остаются, но исчезает язык, указывающий эти различия. И материя жизни, и материя искусства образуют одно целое, и важным становится способ проживания этого целого телом. А объект, несущий краску, убедителен своим материальным присутствием, своей безапелляционной имманентностью. И именно потому его трудно увидеть. Возможно во времена, когда публичное поглощает все пространство, для делающего живопись остается жест непроницаемости творческого акта. Выхода за границы «общего знания». И появляться на границах видимого. Являться своей материальностью правды, в противовес манипуляторным технологиям фикций, ложной «правдивости» симулякров.  А интенсивности (слабые или сильные) — часть процесса перцептивного опыта, где привычные координаты пространства, идеологические знаки, прошлое и будущее образуют причудливые смеси.

Возможно пришло время переизобретения живописи.

«В Хроносе настоящее некоторым образом телесно. Настоящее — это время смесей и сочетаний, это сами процессы смешивания. Размерять, наделять темпоральностью — значит смешивать», — уверяет Делез в «Логике смысла». 

25.01.2020

Тіберій Сільваші