«Творческий процесс становится неогуманистическим атрибутом качественно нового уровня противостояния индивида, осуществляемого не с целью стереть настоящее, а в стремлении воссоздания времени, плавно текущего из прошлого в будущее», — пишет об Оксане Мась куратор ее проекта на 54-й Венецианской биеннале (2011 г.), итальянский историк и теоретик искусства Акилле Бонито Олива. Неогуманизм здесь — важный для понимания искусства современности принцип.

В начале ХХ века испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в своих работах «Искусство в сегодняшнем и будущем», «Дегуманизация искусства», «Восстание масс» выступил аналитиком и футурологом искусства и его взаимодействия с обществом. Ушедшее столетие в целом воплотило его прогнозы и опасения. 

В самом существовании искусства заложена неизбежность стремления к движению, изменению, предвосхищению социальных потребностей и нравов. Оно не отвечает общественному запросу, но формирует его. Не только и не столько тем, что острее воспринимает потенциальные интересы и проблемы человечества, сколько акцентуацией его внимания собственно на новых художественных вызовах. Проходя стадии скепсиса, непонимания, порою насмешки новые находки искусства незаметно для человечества заполняют и меняют его жизнь на уровне этическом и бытовом: запретные прежде темы лишаются демонизации, непонятные, неприемлемые прежде сочетания и образы расцветают в дизайне и декоре повседневной жизни.

Ортега-и-Гассет диагностировал появление «массового человека», того, который желает быть таким, как все, и апроприацию массами политики, эстетики, вытеснение всего, что может быть отнесено к меньшинству. Отсюда он выводил дегуманизацию, как единственный путь развития собственно искусства — его отрыв от коллизий человеческой жизни и опыта, от мелодрамы и реализма в сторону холода формы Стефана Малларме. Апофеоз массового человека и соответствующего его пониманию нарративного реализма пришелся в минувшем столетии на тоталитарные режимы — коммунистические, нацистский, фашистские. Нельзя отрицать, что такое искусство имело свои вершины: например, советские мемориалы Второй мировой войне конца ХХ века представляют ошеломительные монументальные произведения. Но они, как и пирамиды древности или средневековые соборы, нивелируют человека в его индивидуальности, говорят об общей судьбе, постулируют типичное вместо личного. 

Другая линия, обреченная на узкий круг понимающих, искусство «художников для художников», где воспринимающий должен быть творческой единицей, ценящей надэмоциональную составляющую, вырастала по Ортеге-и-Гассету из экспрессионизма, кубизма, музыки Дебюсси. «Черный квадрат» Казимира Малевича становится здесь Новым заветом, отрицающим чувства и эмоции ради разума и воли. Эта тенденция, получив пиковое звучание в революционном авангарде, отвергавшем обыкновенного человека во имя преобразования человечества и идеи нового мира, расцвела впоследствии в индивидуалистических авангардизме, сюрреализме, нефигуративном искусстве. Идея реди-мейда Марселя Дюшана, выплеснутая на холст краска Джексона Поллока, шрамированные холсты Лучо Фонтана, расплавленные образы Жоана Масанета-и-Жули, тотальные сюрреалистические инсталляции и объекты Сальвадора Дали — вся новейшая история художественного поиска так или иначе отрицала опыт человеческого восприятия, эстетики, как отражения соответствующего природе вещей, требовала от зрителя отказаться от какого либо сопоставления произведения с возможным опытом. 

Но новое неизбежно превращается в старое — таков закон природы и вырвать человечество из него невозможно. Диагноз, поставленный Ортегой-и-Гассетом не предвидел мутаций. Массовый человек, эгоистично желая все больше благ и прав, занимая все больше места, стимулировал капиталистическое производство. Либерализм, породивший «американскую мечту», исходил именно из массового человека и одержал победу над тоталитаризмом тем, что смог предложить более комфортную жизнь. Парадокс, но истоки существования и эффективности нынешней гуманистической Европы лежат как раз в желании масс быть как все, но равняясь на лучшее качество жизни. Чтобы не хуже, чем у соседа, а желательно — лучше.

Феномен моды сыграл здесь огромную роль. Подсказывая массовому человеку, каким ему быть, обслуживая общество потребления, мода постепенно приручила искусство, ушедшее в дегуманизацию. Из опережающего время, революционного, элитарного, понятного немногим искусство, искавшее ответы в формальном эксперименте, оказалось товаром массового потребления и желания. «Крик» Эдварда Мунка перекочевал на шерстяные пледы, живопись Марка Ротко на обои и расцветки тканей, супрематические крестьяне Малевича на матрешек в сувенирном магазине Эрмитажа, диван-губы Сальвадора Дали — прямиком в магазины мебели.

Постмодернизм второй половины ХХ века, возвестивший идеологический нигилизм и деконструкцию иерархий, развернул искусство уже в сторону антигуманности. Трупы и катастрофы тела у Джоэла-Питера Уиткина, порнограифя у Роберта Мэпплторпа и Джеффа Кунса, зоофилия у Олега Кулика, мортальность у Дэмьена Херста, волна балканского искусства после развала Югославии, растаптывающего любую ценность человеческой жизни в образах войны и насилия возымели на самом деле противоположный эффект. Анти — это противоположность, не отстраненность. Выворачивание наизнанку человеческой этики и садистическая возгонка бессмысленности бытия активизировали человечность.

Уже Сай Твомбли, продолжая путь формального художественного поиска, вносит в свои начертания-абстракции провокацию человеческого — буквально воспроизводя моторику, открывающую человеку мир культуры, и заставляя искать аллюзии с эротическими или духовными текстами. А значит — эмоциями, чувствами, откликающимися в опыте. Олафур Элиассон превращает искусство в аттракцион, невозможный без собственно человеческих вау-реакций. Кристоф Шлингензиф сосредотачивается на переживаниях умирающего от рака, играя на непосредственных чувствах, страхах и боли любого человека, массового, не отличающегося от других.

Идея схожести с другими развернулась сегодня в понимание принадлежности каждого из нас к единому биологическому виду. Космические исследования и техногенные катастрофы способствовали осознанию общей уязвимости. С другой стороны, комфорт, как товар капитализма, увеличение количества досуга, катастрофический рост информационного давления и свободы участия в нем через социальные сети разрушили возможность монопольной одинаковости массы. Она стала дробиться, заставляя людей прислушиваться к себе, искать спасение в самоидентификации, психологии, экзотических духовных практиках и солидаризации на основе особенностей. Массовый человек взорвался эмансипативным процессом, расширяющим понятие приемлемого. Феминизм, антирасизм, гендерное движение с одной стороны высвечивают новые и новые меньшинства, пораженные в правах части общества, с другой — расширяют границы понятия «все». Как европеец, по предсказанию Ортеги-и-Гассета, нуждался в преодолении национальных границ, чтобы продолжать жить будущим в соответствии вектору своей цивилизации, так и человечество вообще оказалось вынужденным расширять понимание гуманности внутри себя. Этика и социология стали философией нашего времени. И искусство, как всегда, предвосхищает этот процесс.

Оксана Мась — среди художников нового времени, обратившихся к неогуманистической изобразительности, регуманизации искусства. Продолжая формалистические поиски ХХ века, она через абстрактное обращается уже именно к человеческому, преображенному катастрофами и достижениями недавней истории. К массовому человеку сегодняшнему — ищущему в духовности, человечности спасения от невозможности переварить новые вызовы стремительно развивающихся технологий и экологических изменений. Впитавшему культуру нью-эйдж и оборачивающемуся к корням, чтобы не оказаться пылинкой в мировом водовороте. Хватающемуся за соломинки идентичности и психологического поиска себя, опоры и стержня. 

Художественный язык Оксаны Мась — баланс между перфекционизмом мастера сверхтехнологичной эпохи и индивидуальным ритмом биения сердца. Ритм, сигнал — то, что объединяет сегодня человечество через интернет. Залог коммуникации с такими, как ты, и возможности мгновенного подтверждения собственного существования в мире — сигнал Wi-Fi. Он — прерывистый, как сердцебиение, ритм развития мировой экономики и политики. В странах Африки, Азии, постсоветского пространства молодежь влезает в долги, лишь бы получить новый гаджет с максимумом онлайн-возможностей. Экономическое возвышение Китая и стран Латинской Америки разрушает европоцентричность культуры и искусства. Массовый человек открывает для себя более широкий символический спектр.

«Total Wi-Fi» — проект, впервые показанный в 2018 г. итальянским музеем MA*GA в пространстве Sotheby’s Milan — гуманизация нефигуративного, авторское примирение абстрактного и общепонятного. Десакрализация искусства ради надчеловеческого, сопричастного человеку. Черным по черному, пастозными мазками Мась создает ритмические фактуры, где-то превращающиеся в образы-коды — сердца, силуэтов в духе Альберто Джакометти, восточного орнамента, иероглифа, знака. Поиск человеческого кода, выводящего массовое на планетарное — то, что волнует художницу. Не случайно в ее проектах мы часто встречаем образы яйца или черепа. Но здесь она обращается к черному цвету в его древнекитайской трактовке — как цвету концентрированного божественного света, вселенной, цвету, рождающему все остальные. Это понимание удивительно перекликается с новейшими теориями о темной энергии, пронизывающей вселенную. И заставляет вспомнить ощущение ослепления от взгляда на Солнце, яркий источник света. 

«Даже в развитии доисторического искусства мы видим, что художественная чувствительность начинается с поисков живой формы, а после бросает ее, будто испугавшись или ощутив пресыщение, и обращается к абстрактным знакам, последнему наследству животных или космических форм. Змея превращается в меандр, солнце — в свастику», — пишет в «Дегуманизации искусства» Хосе Ортега-и-Гассет. Оксана Мась объединяет и зацикливает эту тысячелетнюю ритмологию изобразительности, позволяет ей существовать одновременно в рамках одного проекта и пространства. Заставляет зрителя в созерцании черного пережить выхваченное из темноты вспышкой — видимое отчетливо, но на мгновение, что позволяет существованию множества трактовок и догадок. 

«Стереть настоящее» — желание и цель человека ХХ века. Ради светлого будущего и великих идей, из-за экзистенциального кризиса и сартровской тошноты, в побеге от войн, разрушений, нищеты или индивидуальных неврозов. В желании спрятаться в эскапизме иллюзий, дауншифтинга, виртуальной реальности. Но Оксана Мась — художник XXI века, века всеобщей прозрачности. Информационно настолько насыщенной, что сравнимой с новой темнотой. В ней приходится искать новую оптику. Теперь – не самую точную, ведь неабсолютность любой точности нами уже осознана. Но — конструктивную, примиряющую человека с вселенским многообразием. С принципиальной невозможностью быть таким, как все, а равно и невозможностью превосходства. Не смириться, не спрятаться, не уничтожить, не сконструировать, но прожить настоящее — вот новейший вызов для живущих в эпоху стремительных перемен. Прожить — значит не застрять, и здесь необходим разный инструментарий, одного интеллекта мало.

«Противопоставление разума и чувств, закрепившееся в традиционном сознании, не соответствует реальности. Инстинкты и чувства — не противоположность разума, а его эволюционно ранняя форма — еще до функционального сдвига. Предшествующий человеку вид обходился исключительно инстинктами и чувствами, этой формы разума ему вполне хватало не только, чтобы выжить, но и впоследствии эволюционировать в человека. Мозг действительно стал более сложно организованным, он не стал лучше (категория «лучше» предполагает цель, а эволюция лишена целей). Скорее мозг стал более причудливым. Разум не возник как полярная по отношению к чувствам и инстинктам способность. Инстинкты, все еще существующие и без которых мы не могли бы выжить, стали сложнее организованными за счет их осознания. Так появилась способность испытывать чувства, затем чувства стали более причудливыми и так появилось то, что мы называем разумом. Инстинкты, разум и чувства не действуют по отдельности, ведь каждая более причудливая форма чего-то не уничтожает предыдущую, а работает на ее основании. Также это значит, что нельзя подавить чувства, оставив только разум — разум это и есть более сложная форма чувств», — констатирует философ Жюли Реше. Таким образом, дегуманизация искусства больше не актуальна и невозможна. Как манихейство, как всякая однозначность.

Мир на новом этапе по-новому открывает для себя диалектику. Многомерную, как никогда ранее. «Прыгнул в лужу — оказался в космосе», — шутит по этому поводу Оксана Мась.