Пару дней назад я готовилась к лекции о вопросах экологии и климата в визуальной культуре и современном искусстве, как вдруг, на злобу дня, алгоритмы фейсбука подбросили свежий «экоманифест», автором и исполнителем которого является украинский поп-музыкант Иван Дорн. Точнее, не он сам, а с подачи московского музея Гараж, где проходит выставка с названием-лозунгом «Грядущий мир: экология как новая политика. 2030–2100». Манифест состоит из трех коротких видео: «Обо мне», «О ней» и «О нас», основной посыл которых состоит в необходимости защищать «ее» — окружающую среду. На первый взгляд, это выглядит может даже и благородно: уже в первых строчках Дорн сообщает, что осознает, что его искусство имеет влияние и он использует этот инструмент, чтобы сообщить — планета в кризисе.

И правда, только слепой и глухой сегодня способен этого не замечать: северное полушарие накрывают волны аномальной жары; ледники тают в реальном времени, впервые обнажая голую Гренландию; ООН публикует доклад Межправительственной научно-политической платформы о колоссальном снижении биоразнообразия: около миллиона видов животных и растений оказались на грани вымирания, и причина этому — человек. Но вместе с тем, манифест Дорна не помогает разобраться с усугубляющимся кризисом, а наоборот — нормализует его причины через устоявшиеся патриархальные нарративы, а также заимствует его для рыночных отношений поп-культуры, участником которой сам и является. Экология и проблема влияния человека на климат сегодня действительно являются неотложными, но, создавая манифесты, важно помнить, кто вы, с каких позиций говорите и как.  

Эти три видео — ценный экспонат для культурологини в environmental humanities. Если отставить поэзию, происходящее на экране сводится приблизительно к следующему. Белый гетеросексуальный мужчина праздно листает тиндероподобный dating app. в поисках самки и вдруг ему попадается профиль Земли, на аватарке которой стоит речной пейзаж и указан геологичесий возраст — четыре с половиной миллиарда лет. «Обо мне» говорит, что он «экосексуал» и объектом (это важно!) его любви становится окружающая среда. Дальше «посыл весомый в голову вам направляю» — говорит он с видом человека, который понял истину и готов сообщить с высоты своего «понимаю, что влияю» менее развитым представителям человеческого вида. Дорн приводит сухие факты, которые только что почерпнул в интернете, и заканчивает категорическим нравственным императивом про необходимость быть «чистым внутри». (Спасибо, что объяснил, Иван!). В третьем видео он в романтической обстановке надевает кольцо на листик молчаливой розе, чье мнение, кстати, мы так и не узнаем. Дорн сделал предложение природе, «тем самым подчеркивая, что берет на себя ответственность за окружающую среду», — радостно откликнулись популярные медиа. Я же предлагаю проблематизировать, во-первых, такую объективизацию природы, во-вторых, — претензию на универсалистское объективное знание и, в-третьих, — саму площадку, которая делает такое заявление возможным.

Экоманифест транслирует крайне предвзятое популярное понимание экологии, которое отталкивается от концепции модерного человека — индивида, который всегда возвышается над природой и отделен от нее в политическом и этическом смыслах. Объективизация природы, то есть взгляд сверху или со стороны воплощает просвещенческое стремление разделять, властвовать и эксплуатировать мир, опираясь на как будто нейтральное научное знание. Но этот взгляд, как и наука в целом, никогда не был нейтральным. Первые изображения Земли были результатом картографирования, вслед за которым следовало завоевание территорий и добыча ресурсов. Ранние исследовательские экспедиции были финансированы колониальными силами, где главными меценатами ученых выступали торговые палаты и страховые компании. Здесь в первую очередь важны сами формы построения знания, которые в случае с западной традицией гуманизма крайне не-экологичны. Квадранты, секстанты и прочие инструменты на борту кораблей, в экспедициях и «новых землях» были нужны не для непредвзятого наблюдения за положением небесных тел относительно планеты, а для безопасной навигации и расчета, необходимых в конечном итоге для расширения сферы экономического и политического влияния колониальных сил. Именно эта история сделала возможными нынешние формы капитализма, экстрактивная логика которых является причиной ускоряющихся климатических изменений.

Знакомая нам экологическая риторика стала популярной во второй половине ХХ века и она также связана с историей визулизации-объективизации Земли, которая продолжает устоявшийся нарратив человека над природой. В 1972 году экипаж космического корабля «Аполлон-17» сделал фотографию планеты Земля. Это изображение, известное как The Blue Marble (англ. — «синий марбл») мгновенно вошло в популярную культуру, вместе с тем сигнализируя появление природоохранных движений и одновременно усиливая отстраненный и беспристрастный взгляд на планету как будто со стороны. Примечательно, что в том же году была внедрена Программа ООН по охране окружающей среды. Экологическое движение видит Землю в качестве подопечной человека.

Парадоксально, что такая вспышка осведомленности и озабоченности планетой становится возможной исключительно из-за развития развития военной промышленности, цель которой — все то же расширение сферы экономического влияния. Холодная война обеспечила колоссальное финансирование космических исследований, которые — тут снова парадокс — были направлены не столько в открытый Космос, сколько на Землю. Советский Спутник 1, вышедший на орбиту в 1957 году, и его последующие версии были разработаны как геофизические лаборатории, которые могли собирать информацию о магнитном поле, радиационном поясе и ионосфере. Картография, которая стала возможной при помощи спутниковых данных, ознаменовала новый виток эксплуатации Земли но, как несложно догадаться, не у всех политических и экономических игроков на карте мира возможности были равными.  

По сути, экологическая риторика ООН всегда была крайне аполитичной, поскольку продолжала пропагандировать универсализирующие термины вроде «человечества» с его общей ответственностью за окружающую среду. В то же время, ни в повестке ООН ни в ее отчетах не назывались истинные причины экологического кризиса. Эта повестка всегда была в пользу стран первого мира — бенефициаров добычи и монетизации ресурсов и главных меценатов организации. Отчет ООН пишет «Индонезия потеряла миллионы гектаров леса», вместо того, чтобы указать ключевых лиц, заинтересованных в пальмовом масле — производство которого нарушает экосистемы Индонезии и климат Юго-Восточной Азии. ООН все еще печатает буклеты про необходимость научить африканских детей читать, и все еще молчит о своих спонсорах, из-за которых африканские дети вынуждены работать за меньше, чем доллар в день на добыче кобальта, на котором Силиконовая долина — главный адепт экологического образа жизни — делает свои миллиарды. 

Вопрос экологии отлично вписался в рыночные отношения, где нагнетание кризиса порождает целую систему товаров, услуг, риторик и даже политик, которые хорошо продаются. Однако универсализирующий гомогенный нарратив «человечества» — главный инструмент в этой корпоративной системе — не только отдаляет понимание реальных причин и возможных решений экологического кризиса, но и умножает насилие, заглушая отдельные голоса мене представленных групп и форм действия, не ставя под вопрос позиции силы, которые сделали такую ситуацию возможной. Именно в этой парадигме и выступает Дорн, который проблемами экологии заинтересовался лишь в прошлом году, когда обнаружил, что ему в путешествии негде поставить палатку, ведь «даже дикая природа была загажена». Его комментарий как нельзя лучше суммирует суть новомодной одержимости вопросами экологии: только когда экологических кризис стал видимым в странах первого мира — когда он задел интересы человека, который еще вчера беспечно кружил на танцполе, —  тогда этот человек вдруг что-то понял и сразу же начал mansplaining. Но в экоманифесте, Иван, говорить должна была роза.

Дорн и пригласившая его выставка вторят популярному сегодня нарративу Антропоцена — предложенному названию для новой геологической эпохи, обозначенной необратимым влиянием человека на геологию и экосистемы планеты. «Довели до дисбаланса» — зачитывает нам он, отголоском тезиса о том, что планета Земля была сложной системой, способной к поддержанию динамического равновесия посредством саморегуляции до тех пор, пока этот баланс не нарушил человек с его научно-техническим прогрессом. «Природы нет» — говорит заглавная страница выставки, показывая осведомленность о конфликте человека и природы. Но эти жесты также аполитичны, поскольку избегают специфики о ответственности в контекстах, в которых они осуществляются.

Здесь российские популярные площадки, заимствуют модный климатический нарратив, все дальше отдаляясь от собственной политической реальности, в которой колониальная логика является причиной кризиса во внутренней политике и агрессорской логике — во внешней. Выставка заимствует критику западноевропейского гуманизма, капитализма и институционализации системного насилия, которое в том числе и привело к экологическому кризису, но проблема в том, эта критика не перекладываются один к одному на советский контекст; также как и сценарии будущего, которыми задается проект, невозможны без того, чтобы критически посмотреть на прошлое, которым до сих пор живет имперская Россия. 

Это прошлое напрочь состоит из тоталитарного перекраивания земель, экосистем, этнических групп и человеческих судеб. Здесь доминировал подход к земле и к человеку как к некоему ресурсу, который можно добывать и истощать без конца, ведь запасы гигантских площадей СССР (скроенного таким же насилием), казалось, не имели границ. 

Однако связь между сталинизмом и арестами журналистов, которые пишут о проблеме вывоза мусора в Москве, — очевидна не всем. Связь между высушенным Аральским морем и аннексированным Крымом — к сожалению, тоже. В двух километрах от выставки «Грядущий мир: экология как новая политика. 2030–2100» сотни людей избивают за требование демократических выборов, пока три миллиона миллиона гектаров Сибири в огне, который Россия предпочитает просто проигнорировать. Это все — десятилетия не разобранной истории, тысячи замалчиваемых голосов и столько же ненаписанных манифестов. Но это — предмет уже другого текста.

В числе многих других источников текст опирается на:

«In Free Fall: A Thought Experiment on Vertical Perspective». Hito Steyerl, 2011.

Program Earth: Environmental Sensing Technology and the Making of a Computational Planet. Jennifer Gabrys, 2016.

Against the Anthropocene: Visual Culture and Environment Today. Thomas J. Demos, 2017