Выставка EtchingRoom 1 «Сегодня вечером я останусь дома» экспонировалась в Dymchuk gallery еще в феврале, когда коронавирус в Украине казался далеким апокалиптическим массовым припадком, а мир, где люди оказались бы наедине с собой, был очень далек.

Сообщества превратились в набор автономно выживающих единиц, панорама обитания свелась к разбитым блокам из четырех стен, а мир ER перестал быть столь абстрактно антиутопичным.

Дело даже не в самом названии выставки (красноречивым до нельзя), а скорее в образе будущего разобщенного города, который сконструировали Кристина Ярош и Анна Ходькова.

Город EtchingRoom 1 лучше приспособлен для смерти, чем для жизни. Впрочем, это отличный вариант заточения, с одним лишь нюансом: знаешь, сколько сидишь, но не знаешь, сколько еще осталось.

Нехитрые правила камерного обитания в больницах, на остановках, в тюрьмах, на кладбищах, во всем, что лимитирует и сковывает, выходят за свои пределы и становятся законами целого города.

Мир каждого и каждой сузился до пределов своей комнаты, круга близких или вынуждено близких людей.

Город, как набор мест памяти, исчез.

Персонажи ER — из самого дна социальной мотивированности, ходячие иллюстрации «жизни, отбившейся от рук». Они застреливаются в магазинах, умирают на улицах и во время аварий, грузно сидят возле остановок, делают свой привычный рабочий механизм изо дня в день.

Все эта масса — массово переживаемый опыт бессилия.

Многочисленные фигуры смотрят на то, что происходит у них перед глазами, и способны разве что склонить головы: они не могут вмешаться. Запертые внутри конструкции, эти существа не способны даже схватить ткань реальности в свои руки и уж тем более исправить ее.

Мы видим город-лагерь, в котором человеческая жизнь совершенно ничего не стоит, а все эти безликие фасады — память о беде, которая уже произошла. Но нет ни единой гарантии, что это прошлое не будет нашим настоящим.

Работы «Сегодня вечером я останусь дома» все же нельзя свести к обычной апокалиптической антиутопии: для этого они слишком гротескны. В этой серии впервые для EtchingRoom 1 появился цвет: эдакая детская разрисовка фломастерами поверх гравюры.

«Детскость» эта издевательская в первую очередь тем, какие именно детали нарисованы фломастерами: красные кровяные пятна (серия сама по себе выглядит как раскадровка убийств), отрубленные конечности, животные, цветы, трава, тучи, солнце. В мире ER убийство так же обыденно, как и трава, на которой оно происходит. Назойливый ритм смертей выглядит как рубрика «ожидаемое» во время вечерней сводки новостей. Да, все новости ни к черту, но где взять неплохие?

Все это сопровождается такими ситуативными фразами как: «нет идей» возле кровавой ванны самоубийцы, «сегодня никто не умирает» рядом с санитарами в черных перчатках или «доброе утро» на кладбище, «это конец. или нет» под мусорным баком.

Ирония здесь — единственное защитное благо.

Достаточно увидеть обезумевший клуб покупателей под гастрономом и «Прессой», надгробные плиты со смайликами рядом с рыбным ларьком под аккомпанемент невозмутимых медиков, тихо, мирно и последовательно делающих свою работу.

Следующая после иронии в иерархии ценностей — умение сохранять автономную дистанцию. Во всем произошедшем здесь никто не виновен, зло невидимо и разобщено. Неопределенность фундаментальна, а мы все вроде бы неплохие люди, просто нам не повезло.

Почти каждый опыт экспонирования EtchingRoom1 сопровождается эффектом «комнаты в комнате»: от советского кабинета с «досками позора» до большой черной стены в гостинице «Харьков». В Dymchuk такой «комнатой» была бетонная конструкция «Остановка», изображение которой дублируется в нескольких работах на стенах галереи, но все же — она стоит особняком в противоположном углу зала.

Этот экспозиционный жест можно трактовать как угодно: его можно назвать эффектностью ради эффектности, он от этого ничего не потеряет. Но сейчас, с понимаем того, что начиная с 12 марта, мы все живем в городе, который сконструировали EtchingRoom 1, эту остановку хочется видеть как новое поле обозрения. Не руины, а стройку другого города. Новую антропологию доверия вместо временной, вынужденной разобщенности.

Сейчас это может стать универсальным образом вопросительного ожидания: что останется от этого города, от этого сообщества, от всей сделанной работы, к чему мы вернемся в итоге, к какой точке отсчета.

Будет ли к чему возвращаться?