«Пещера Золотой Розы» — феминистский художественный проект, открытие которого состоялось 25 мая 2019 года в выставочном пространстве Closer. Выставка сопровождалась программой перформансов, лекций, чтений, встреч.

Ниже изложены два способа разговаривать с (с как вместе с) выставкой Пещера Золотой Розы. Этот отзыв не предлагает критический анализ работ. Спустя год мы, как зрительница и зритель, делимся нашими впечатлениями и тем, как выставка повлияла на наши жизни. Наши прочтения выставки могут расходиться с намерениями кураторок и участниц, довешивать значения и ассоциации.

Разговаривать шепотом

Шепот — беззвучная речь, происходит при широко раздвинутых голосовых связках; проходящий через широкую голосовую щель воздух, вдыхаемый или выдыхаемый, от трения об различные части гортани, глотки, зева, неба и остальных стенок полости рта производит шум, а не звуки, и этот шум, изменяющийся сообразно изменениям формы полости рта и движениям языка и губ, и обусловливает Шепот.

[ЭСБЕ]

Шепот — тихая безголосная речь, при которой слова произносятся без использования голосовых связок.

Шепот используется для сообщения информации по секрету.

[Вики]

Потенциал шепота непонятен, пока не замечена невозможность говорить. На выставке-пещере мне открылось то, что обычно остается скрытым и оставленным без внимания — опыт женского пола. Чтобы точнее объяснить, что я имею в виду под «женским полом» я хочу обратиться к сказке-сериалу «Fantaghirò (La Grotta della Rosa d’Oro)», в честь которого была названа выставка. В сказке звучат такие наставления женщине:

«Женщина должна ходить не быстро и не медленно»

«Говорить можно лишь с высочайшего разрешения короля»

Эти наставления и производят/конструируют женский пол. Сказки предполагают гиперболизацию, но я не вижу никакого преувеличения в этих наставления, а вижу себя здесь и сейчас живущей в этом королевстве. Попав в пещеру, я нашла ответ на мучающий вопрос: почему я сгораю от стыда при звуке собственного голоса? «Говорить можно лишь с высочайшего разрешения короля» — интернализированное наставление, о котором я могла узнать лишь прочитав «журнал самозаписи» [1] других женщин. Их опыт был и моим опытом. «Каждая женщина есть женщина всех женщин» [2]. В работах участниц как в «зеркалах-расширителях друг-друга» [1] я разглядывала себя.

Другое наставление из сказки, уже для всех: «Делать всё ради процветания королевства!». Я слышу, что нам говорят о героизме. Каждый раз, пытаясь потянуть позицию непокорной героической Фантагиро, я обрекаю себя на провал, так же как другие принцессы-сёстры: красивая Каролина и умная Катерина. Все они были вынуждены ради процветания королевства скакать на битву, но доспехи натирали нежную кожу Катерины, а Каролине необходимо было принять ванну и хоть один разочек посмотреться в зеркало. Они не выдержали тяжести доспехов и вернулись в замок, и я бы хотела последовать за ними. Как зрительница сериала я могу идти только за Фантагиро — непокорной пацанкой, разфеминизированной героиней, final girl [3] — которой, так уж и быть, позволили говорить, просто потому что больше было некому. Как зрительница выставки я могу идти по пути любой из принцесс, а еще за белой феей, черной королевой, лесной хранительницей и другими разными женщинами*.

Представьте как ручей вследствии экспериментального события разбивается на множество ручейков — так выставка Пещера Золотой Розы лишает иерархии линии повествования старой сказки. Предлагает нам посмотреть на такие варианты разговаривать-будучи-женщиной, на которые я, слишком увлеченная вынужденным героизмом и наказанная чувством вины, не догадывалась взглянуть. «Добро пожаловать злодейкам всех сортов…» [4], — цитирует Монику Виттиг одна из участниц/сокураторок.

«Злодейки всех сортов» наполнили пещеру своими разными способами разговаривать-будучи-женщиной. Важны темы высказываний, как мне кажется, среди прочих они такие: необходимость заботы и ее вред, боль системного насилия над женщинами, боль трансформации, тоска по иному, то, как мьютится женский голос под напором знатоков и комментаторов, желание освободиться от объективации и освободить объективацию, скрытое жуткое/уютное. И важны способы: одни работы говорили со мной откровенно и прямолинейно, другие заигрывали и флиртовали. Были и такие, чья безголосая шепчущая речь, на первый взгляд совершенно непонятная и беспорядочная, — таила в себе секретики и важные разгадки. «Шёпот используется для сообщения информации по секрету». Я понимаю шепот, как негероический способ художественного высказывания, позволяющий обходить усвоенные наставления. И когда разные голоса выставки вступили в сговор, объединяясь и умножаясь друг на друга, они сформировали общий интимный шепот пещеры.

Я хочу поставить акцент на шепоте, так как именно этот способ говорить-будучи-женщиной дал мне возможность говорить и писать этот мой отзыв о выставке. Я всегда восхищалась такими женщинами как Фантагиро, дерзкими sorry i’m not sorry-сучками, тем как они кричат в свои мегафоны, как складно и уверенно говорят перед толпой. Бесстрашные, смелые воительницы — если уж быть женщиной, то такой как они. Есть один путь и вот он: надевай доспехи или умри. Выставка обратила мое внимание на опыт женского пола, и так как мы отзеркаливались друг в дружке — на мой в частности. Одна из территорий моего женского опыта — это невозможность высказывания «без высочайшего разрешения короля». Этот король захватил мои голосовые связки, и в стратегически важные моменты перекрывает их, оставляя меня без возможности высказывания. Ведьмины языки [1] мне подсказали как обыграть короля, не обременяясь доспехами: «Тихой безголосной речью, при которой слова произносятся без использования голосовых связок».

Я очень обрадовалась, увидев на выставке феминистского искусства, работы, которым не нужно кричать и необязательно быть всеми замеченными. Что в пещере есть место и громким, и тихим, и безголосым. Что там мы можем иронизировать и делать пародии на самих себя, тем самым обходя усвоенные наставления и обыгрывая королей. И эти наставления больше необязательно то, что нас мьютит, а то что может помочь нам говорить. И если нам все еще страшно начать говорение, мы можем начать с разговоров друг с дружкой в Пещере Золотой Розы.

Говорить шорохом с Пещерой Золотой Розы

Шорох — шороха, м. Глухой звук, шум от движения, 

трения, легкого соприкосновения чего-н. с чем-н.

(Словарь Ушакова)

Как это — говорить шорохом? Кто говорит шорохом? Могу ли, скажем, я говорить шорохом пещерных существ? Философия Просвещения учит, что Разум, который есть основанием всякого последовательного суждения, — универсален, т. е. разумное то, что есть одинаково истинным для любого человека. Хм, значит, Разум говорит фактами, а не шорохом. В свою очередь феминистская теория твердит, что такая универсальность — не более чем лживый пафос, скрывающий за пышнотой своих ордеров и балюстрад власть белого образованного и обеспеченного мужчины-колонизатора.

Впервые второе дно универсального заметила Симона де Бовуар, настаивающая на важности конкретного, а не «всеобщего» опыта [5]. С тех пор «общечеловеческое» многократно поддавалось критике и анализу со стороны теоретического и практического феминизма. Возможно, наиболее емко и по-хулигански искренно об этом пишет писатель и квир-феминистский философ Поль Пресиадо: «Первыми машинами промышленной революции были не паровая машина, печатный станок или гильотина … но раб, обслуживающий плантацию, секс-работни(ца)к, труженни(ца)к репродуктивного труда и животное. Первыми машинами промышленной революции были живые машины. Затем гуманизм изобрел другое тело, которое он назвал человеком: суверенное, белое, гетеросексуальное, здоровое, оплодотворяющее тело».

Как мне представляется, выставка «Пещера Золотой Розы» учреждает территорию, гостеприимную к всему тому, что было редуцировано классическим знанием к свойствам обслуживающих «людей» машин. Жуткая непредсказуемость органической жизни, уязвимые, игривые и «иные» тела, забота, смутные и пугающие желания, хрупкая мужественность, — исключенные из «человеческого», эти явления никуда не пропадали, но лишь были невидимы и подчинены. Как и скромно висящие на стене керамические фигуры фиалки, глотки, вагины и грибов из работы Ульяны Быченковой, маргинализированные атрибуты телесности, способы поведения и фантазии всегда уже здесь: в случайных ассоциациях, оговорках, отвлеченном прикосновении к шляпке гриба. То, что кажется недопустимым поселилось в незаметном, случайном и непроизвольном, — возможно, единственном «общечеловеческом».

Сегодня, когда на уровне крупнейших международных институций, «права человека» провозглашены основанием для равенства и разнообразия, супрематистский универсализм кажется как никогда раньше запутавшимся в собственных предписаниях. Предложенная властью инструкция к существованию усложняется, стает все более нюансированной, — не зря ее так сложно прочитать. Власть сегодня подобна фильтрам в онлайн-магазинах: она представляет собой отнюдь не пирамиду, но разрозненные структурные исключения, нередко вступающие в противоречие друг с другом. Новый Патриархальный Порядок расщеплен во множестве несогласованных ответвлений — от традиционалистской борьбы с абортами и конвенциональных стандартов красоты до научной претензии на объективность и повторения универсалистских предпосылок в либеральном феминистическом движении.

Кажется, одну из таких несогласованностей замечает Лиса Хоффман в своей видеоработе «fairy». На видео изображены руки, оттирающие моющим средством грязь и водоросли от большого камня, расположенного у берега реки. Происходящее сопровождается женским голосом, поющим антивоенную песню «Где цветы, дай мне ответ?». Песня повествует о цепи персонажей, объединенных войной (цветы — собравшие их девушки — их будущие мужья — могилы этих мужчин, умерших на войне, на которых выросли новые цветы). Сопоставляя песню и визуальный образ, Лиса Хоффман как бы выносит за кадр причинно-следственную цепь, объединяющую повседневный домашний труд и камень у реки. 

Но этой работе, на мой взгляд, чужда осудительно-обвиняющая позиция: разве возможен взгляд внешнего наблюдателя в такой экологии всеобщей связанности? Песня допета, и я обнаруживаю себя соединенным с камнем, моющим средством, солдатом и журчанием реки. Скорее воплощенным в обусловленности непосредственными потребностям (например, в чистоте), внутренним наблюдателем, зависящим от моющих средств, чем смотрящим со стороны. Если такое разделение на внешнего и внутреннего в мире созависимости всего со всем вообще имеет смысл.

Возможно теперь немного более понятно, что значит «говорить шорохом». Мое намерение так говорить прямым образом связано с тем волнением, которое я испытываю готовя этот текст. Я не хочу писать, прикидываясь наблюдающим извне (или попросту неспособен: для этого, наверное, нужно иметь хотя бы какую-то научную степень). У меня нет желания писать от лица мужчины, как и возможности занять женскую позицию, ведь, действительно, я никогда не был идентифицирован как женщина, моя угнетенность, телесность, социальная диспозиция, опыт иные. По этой причине работа Даны Кавелиной «больше никто не притронется к дане» вызывает у меня скорее растерянность. Художница включила в инсталляцию ортопедический корсет, который она носила в подростковом возрасте, — который, как доспехи, защищал ее от объективации. Не ставя под сомнение значимость опыта и художественного высказывания художницы, я осознаю невозможность разделить ее переживание.

Но «говорить шорохом» не значит разделять переживания. «Глухой звук, шум от движения, трения, легкого соприкосновения чего-нибудь с чем-нибудь», т. е. шорох, возникает в ситуативных коалициях множественных гендеров, в принятии границ разнообразного и кропотливой экологической работы по созданию условий для сосуществования разного. Говорить шорохом — это также шуршать своими привилегиями для демонтажа условий своей же угнетенности. Становиться-шорохом. Робко растворяться в шорохе книги, в поиске цитаты, которая прозвучит звонче собственных слов. Прятаться за громкой тестостероново-злой критикой. Опрокинуть мнимую позицию внешнего Субъекта и осознать себя сингулярностью — пучком шуршащих доперсональных потоков гормонов, волос на теле, букв, гнева, нежности, (не)деструктивной заботы, керамических фантазий, меловых очертаний грядущего мира, пластилиновых мутаций, Языка и языков, принесенного собой университетского знания, незнания.

В сюжете итальянской сказки-сериала «Пещера Золотой Розы» пещера оказывается ртом дракона. Когда главная героиня Фантагиро попадает в пещеру, дракон начинает с ней разговаривать. Немного глупый в своей буквальности вопрос: когда Фантагиро, находясь во рте, отвечает ему — говорит все еще героиня? Или дракон? Говорить шорохом — это как-раз то, что делают дракон и Фантагиро. Говорить вместе, друг с другом, друг в друге.

Участницы выставки: Ульяна Быченкова, Вішня Вішня, Марина Габа, Юли Голуб, Жанна Долгова, Дана Кавелина, Инна Краснопер, Валентина Петрова, Лиса Хоффман, Анна Щербина, Татьяна Эфрусси

Кураторский коллектив: Ульяна Быченкова, Жанна Долгова, Валентина Петрова, Анна Щербина

Архитекторка выставки: Алиса Омельченко.

[1] Ульяна Быченкова, Жанна Долгова, Инна Краснопер, зин «Журнал самозаписи взаимовозбужденного языка трансформации в Пещере-Дыре-Нуле», представленный на выставке. 

[2] Ирина Жеребкина цитирует Рози Брайдотти в своей книге «Субъективность и гендер», Раздел 3. Философия феминизма: теории женской субъективности, 3.4. Женская «номадическая субъективность» в философии Р. Брайдотти, стр.149

[3] Ирина Градинари «Техника косого взгляда. Критика гетеронормативного порядка». Авторка рассказывает о термине «final girl», который ввела Кэрол Дж. Кловер для описания женской героини хорроров, которая с развитием сюжета, переживая насилие из жертвы преображается в сильную женщину-убийцу, как правило уже после смерти всех мужских персонажей, то-есть когда геройствовать уже никому кроме нее не остается. стр.63

[4] Жанна Долгова «Кажется, море никогда не покажется» — эссе, часть работы «O danse mon papillon noir!» представленной на выставке.

[5] «Подобно тому как у древних существовала абсолютная вертикаль, по отношению к которой определялась наклонная, существует абсолютный человеческий тип — тип мужской. У женщины есть яичники и матка — эти специфические условия определяют ее субъективный мир; некоторые охотно утверждают, что она мыслит своими железами. Мужчина величественно забывает, что и в его анатомии есть гормоны, семенники.» — Бовуар С. де. Второй пол. Т. 1 и 2. СПб.: Алетейя, 1997. С. 27-28. / Бовуар С. де. Друга стать. Т. 1. К.: Основи, 2017. С. 29-30.

Олексій Кучанський та Настя Теор