«Голосий в Днепре» — своевременное высказывание в правильном месте. 

Своевременная не только потому, что в этом году художнику исполнилось бы 55 лет. Украинское общество созрело к дискуссии о месте культуры и роли художника, поставленное перед проблемой самоидентификации. Геополитические и экономические реалии Украины больше не позволяют обманываться относительно того, кто мы есть для себя и для мира. Приходится осознать древнюю истину — о нации и государстве вспоминают в той степени и таким образом, какой след в культуре они оставляют.

Развал СССР сопровождался массовым обнищанием населения, привыкшего к государственному финансированию. Озадаченные выживанием, постсоветские граждане сосредоточились на том, что приносит деньги. Ценность всего остального, в первую очередь культуры, оказалась под знаком вопроса. Власть, сосредоточившись на перераспределении собственности входившей в тройку самых сильных экономически советских республик, перестала интересоваться культурой, не видя в ней серьезного финансового ресурса. Советский обыватель жил с пониманием ценности культурного продукта — ходил в театры, массово покупал книги. Картины в художественных салонах крупных городов приобретали советские служащие, не только интеллигенция. Постсоветский человек в независимой Украине довольно быстро вынужден был усвоить: в реалиях дикого капитализма культурный продукт — дело невыгодное. «Культура никому не интересна», — заявила мне при приеме на работу в 1995-м Наталия Ульянкина, главный редактор журнала «Натали», поставившая себе задачей вывести его на самоокупаемость. Так мне пришлось стать одним из основателей жанра светской хроники в украинской журналистике, «Натали» же получился первым профитабельным журналом в стране. 

Десятилетиями отделы культуры в украинских сми воспринимались как некое украшение ради приличия, а наиболее важной в них считалась информация о том, как искусство продать, капитализировать, сделать инвестицией и кто самый дорогой художник. Кроме цены продаж критерием была массовость посещения того или иного мероприятия. Критика превращалась в пиар культурных проектов и институций, готовых за это платить, отделы культуры даже в считавших себя респектабельными изданиях закрывались, не принося издателям серьезных денег за джинсу и тем более — рекламу. Власть удовлетворялась шароварным набором, эстрадными концертами, иногда одаривая вниманием художников, чья известность опиралась на сомнительные публикации в зарубежной прессе. Как в случае с Иваном Марчуком, вошедшим в пресловутый «Топ-100 живых гениев», опубликованный британским The Telegraph в 2007-м. Рейтинг был создан консалтинговой фирмой Creators Synectics по сомнительной методологии: гениев отобрали шесть экспертов во взаимодействии по электронной почте с 4000 британцев. Отсутствие работ Ивана Марчука в ведущих британских и мировых музеях, как и его участия в значимых международных выставках, не смутило невежественную украинскую политическую элиту. Президент Виктор Ющенко пообещал художнику персональный музей, что, впрочем, обернулось пустословием. 

Украинцы разучились гордиться тем, что могут создавать творчески. Выставлять на показ купленное за дорого — вот что стало престижным от столицы до тупикового закарпатского села. И вот в 2020-м, на шестом году войны, навязанной Украине Россией, новосозданное министерство культуры, информации и спорта озадачилось проблемой нашей международной репутации, культурных магнитов и проектов-блокбастеров, которые могли бы на нее работать. Ресурсы истощены, необходимо привлекать инвестиции, а вдруг оказалось, что миру мы не симпатичны. Потому что инвестиционная привлекательность государства, готовность других выступать его союзниками и партнерами зависят не только от возможности прямой выгоды. Которая в ситуации отсутствия верховенства права в Украине вовсе не гарантирована. Но опирается на имидж страны, на то, что вызывает ощущение цивилизационной и культурной общности с ней, на то, что хочется узнать, поддержать и сохранить для всего человечества. 

Оказалось, что в Украине нет ни одного современного музея, театра, писателя, мыслителя или художника, имеющих серьезное значение для Европы и мира. Не потому, что их нет, как таковых, а потому, что мы сами ничего не сделали, чтобы обратить на них внимание. Чтобы заявить, что считаем их ценностью и предлагаем ее разделить посредством громких выставок, изданий на иностранных языках, всяких средств пиара и грамотной презентации. 

Девальвировав значение культуры внутри страны, помножив на ноль ее ценность в глазах украинцев, 60 процентов которых, согласно исследованию Киевского международного института социологии, за 2019 год не прочли ни одной книги, наше государство поставило под вопрос собственную ценность в глобальном мире. И традициями здесь не ответишь. Вышиванки носят народы Европы от Балкан до Балтии, вареники под тем или иным названием с некоторой разницей в рецептуре распространены от Китая до Чехии. Геополитичекую эмпатию вызывает только актуальный культурный продукт, обращенный к сегодняшнему человеку. 

В то же время, не полагаясь на государство, частные институции и граждане делают работу по осмыслению Украины через ее актуальную культуру. И это свидетельствует о жизнеспособности национального общественного организма. Инициатива основателей киевской галереи The Naked Room Марии Ланько, Лизаветы Герман и Марка Вилкинса по формированию artist estate Олега Голосия — важный шаг в этом направлении. Проживший всего 27 лет художник в 1990-е создал более 300 живописных произведений, работая в основном с большими форматами, и оказал влияние как на группу «Парижская коммуна», одно из основополагающих явлений современного искусства Украины, так и на все это искусство. 

Олег Голосий родился в Днепре (тогда Днепропетровск), там окончил Государственное художественное училище и масштабная его выставка в галерее «Артсвiт»— событие в осмыслении национального значения художника, утверждении его памяти. Куратор/ки The Naked Room инициировали годовую программу, посвященную наследию Голосия, в сотрудничестве с государственными столичными институциями. В 2019-м большая выставка «Олег Голосий. Живопись нон-стоп» прошла в Мистецком Арсенале. Под руководством Олеси Островской-Лютой, впрочем, ставшем для современного искусства местом в основном мемориальных экспозиций. В киевской арт-среде шутят: «Чтобы получить персональную выставку в Арсенале при этой директорке, придется умереть». В планах — выставка в Национальном художественном музее Украины. Но именно акцентирование малой родины мастера разворачивает отношение к нему, как достойному общеукраинского внимания. Живой интерес всегда стремится к истоку. 

О здоровом развитии национальной культуры можно говорить, когда ее центры есть не только в столице. Днепровский «Артсвiт» — среди крепких культурных брендов Украины, представляющих искусство не только местное, но из разных регионов. Здесь состоялись первые масштабные персональные выставки днепровца Никиты Шаленного, киевлянина Давида Чичкана, львовянки Kinder Album, был обозначен проектом-исследованием Марии Хрущак и Лели Гольдштейн феномен «Днепропетровской школы фотографии».

Значимой частью экспозиции «Голосий в Днепре» стала партисипативная архивная оставляющая. За отдельными столиками зрители погружаются в мир художника, листая копии его записных книжек, альбомов, рассматривая зарисовки, читая размышления. Ключом к пониманию художественного метода Олега Голосия становится его дипломная работа «Накануне» (1984), посвященная декабристам. Их восстание и судьбы были отдушиной для молодых ищущих умов в советском обществе времени застоя с его окаменелыми нарративами революции, ленинианы, Великой отечественной войны, битвы за урожай и борьбы Леонида Брежнева за мир во всем мире. В прогрессивных школах учителя истории или литературы устраивали кружки по изучению декабристского движения. Контраст вольного романтического порыва вышедших на Сенатскую площадь Петербурга в 1825-м дворян-повстанцев и наступившего за их подавлением царствования «жандарма Европы» Николая I, пушкинское «Оковы тяжкие падут, / Темницы рухнут — и свобода / Вас примет радостно у входа…» вселяли надежду на возможность перемен в окружающем мире. Хотя бы когда-нибудь. Возможно — при коммунизме. 

«Накануне» — слово, отражающее манеру и практику Олега Голосия. В дипломе мы видим прорастание его авторской пластики, стремление к передаче порывов воздуха, метаморфозы, бесконечного предвкушения, движения без финальной точки. Его работы не фиксируют, но будто предвкушают возможную кульминацию. Трагическая гибель художника навсегда наполнила весь его образ этим ощущением взлета, выхода, рывка в неизвестном, неразгаданном направлении, растворившемся в вечности.

«Человек живет для того, чтобы быть более совершенным в своей следующей жизни, — считает Слон (прозвище Олега Голосия среди друзей — прим. авт.). — Стараться? Нет. Главное — никуда не торопиться», — цитирует художника в своих «Киевских дневниках» немецкая славистка и художница Катарина Венцль, в 1990-1993 годах неоднократно бывавшая в Киеве. Еще больше времени она провела в Москве, общалась с широким кругом представителей культуры столиц обоих государств, многие из которых стали потом звездами и мэтрами. Но Олег Голосий произвел на нее особенное впечатление. «Я получила письмо от киевского джаз-гитариста Олега Путятина, в котором он пишет: “Слона нет”. До меня не сразу дошел сам смысл этих слов. Только прочитав эту фразу и последовавшие за ней строки раза три, я поняла весь ужас, скрывавшийся за ними. В течение года мне снился то окровавленный, то просветленный Голосий», — вспоминает Венцль.

Сам художник постулату «никуда не торопиться» не следовал. Его преподаватель по училищу Леонид Антонюк поделился со мной на открытии выставки в Днепре: «Олег выделялся фанатизмом, просто заваливал работами. Постановки он писал не самые лучшие. Из него перло творческое начало, эмоциональность. Другие учащиеся крепкую академическую форму создают, а фантазии у них — нет. Олег же — наоборот. У него все построено на интуиции. Не всегда обосновано, но настолько внутренне убедительно, что ты веришь в это. И в Киевском художественном институте он выставлял творческие работы вместо академических. Говорил: “Я двоиться не могу”. Из-за этого были конфликты с профессорами. Основательности ему не хватало. Даже в армию, не закончив институт, пошел. “Может перерасту?”, — советовался со мной перед этим решением. Несмотря на короткую жизнь он несколько раз поменял творческую манеру. Писал корпусно, мастихином, потом стал более тонко. Олег — дитя времени, то было время отрыва. Он всегда хотел быть на грани, на гребне нового. И он прирожденный живописец».

Один из первых российских арт-дилеров Владимир Овчаренко в интервью для радиопрограммы «Циники» признался, что именно знакомство с Олегом Голосием подтолкнуло его открыть частную галерею «Риджина» в 1990-м, еще в СССР. «До сих пор для меня это супергерой. По каким-то художественным или живописным идеям и их реализации — это до сих пор недостижимый уровень. То, что он делал это то, что все хотят найти в художнике. Это какая-то тайна, какая-то романтика, какое-то волшебство. Мы же называем это “искусство”, то есть искусственно сделанное. Есть real life, но ты ждешь от искусства чего-то другого, какого-то личного включения, какой-то завороженности», — говорит Овчаренко.

Кроме круга «Паркоммуны», для которого Олег Голосий, писавший по несколько больших работ за ночь, магнетический и вдохновляющий, после гибели превратился в персону почти сакральную, мистическую, он и его творчество продолжают влиять на другие поколения художников. 

В 2013-м Владимир Кузнецов, входивший в группу «Р.Э.П.», идеологически принципиально отличавшуюся от «Паркоммуны» социально-критической декларативностью, для своей выставки «Прошивая опыт» в галерее Красного корпуса КНУ им. Тараса Шевченко вышил работу-оммаж картине Голосия «Хорошо» (1991). Художник так рассказывает об этом: «Одна з властивостей вишивки — це використання її як засобу для архівації: текстової чи візуальної інформації, знань, досвідів, особистих та інтимних чи загальновідкритих публічних переживань. Є кілька вишивок, в яких зафіксовані певні події з мого життя. Зустріч з Голосієм в Нацмузеї у Києві 2003-го була персонально для мене знаковою, і я прошив/прожив цю історію ще ось таким способом. Тоді ж, живучи у Львові, я зайшов до Артема Коловоротного, він мені показав каталог Голосія, каже: “Зараз виставка, візьми й поїдь”. Я пішов до гуртожитку академії, зайшов до Міши Ходанича, кажу: “Поїхали в Київ”. Він каже: “Зараз тапочки перевзую і їдем”. Висіли в Києві кілька днів, перелітаючи з пагорба на пагорб, з даху на дах, жили тоді в Тараса Ковача в общазі від академії мистецтв. Як в тумані пригадую якусь драку з китайцями, коли потрапив до них через балкон на 9-му, і один з них професіональним ударом поставив мені фінгал. Врешті ми дійшли до Нацмузею. Делікатно тримаючи за пазухою півлітри й культурно потягуючи з горла, ми проходжали залами. Зайшли на виставку Голосія, однією з перших справа висіла робота “Хорошо”. Мене пройняло, виступили сльози, мене затягнуло в ті прориті теплі чорно-медові шлейфи польотів, я наповнився ними, побачив близькими собі, і чомусь тоді подумав, що переїду в Київ. Ці шлейфи, як сутності чогось незвіданого-звичного-таємничого водночас, мене вони захопили й поглинули, разом з кількома сонцями на горизонті».

При всей разности практики, образности и характеров, Владимира Кузнецова с Олегом Голосием роднит наличие художественной индивидуальности, вырывающейся за рамки групп и тенденций. Ощущение жизни, как перманентного предвкушения, где ничто не является окончательным событием или фактом. Жизни, как движения, которое — хорошо. 

В галерее «Артсвит» мне показали недавно созданные работы 30-летнего киевского художника Евгения Коршунова. Одна из них — пейзаж, восстанавливающий облик Днепра времен учебы Голосия в училище, без возникших позже построек. Вторая — ироничная и нежная мемориальная доска, выполненная в любимой технике другого особенного участника «Парижской коммуны», Кирилла Проценко — выжигании на фанере. «В этом доме никогда не жил великий украинский художник Олег Голосий. Впрочем, возможно, он не один раз проходил мимо», — гласит надпись.

Институт национальной памяти ищет сегодня личности, способные объединить Украину, намереваясь увековечить их имена в топографических названиях и мемориальных объектах. Очевидно, что таким потенциалом обладают не политики или военные, а деятели культуры и науки. Те, кто творил, созидал, заставлял человечество думать, подталкивал преодолевать стереотипы, развиваться. Уверен, улица Олега Голосия появится на карте его родного Днепра, и не только. На это, как и на осознание значения украинского современного искусства, того, что нам есть, что сказать себе и миру, работает и выставка, инициированная The Naked Room. 

И это — хорошо.