Однажды я смотрел выставку (то ли шел по полю) и мне стало скучно. Словно в один момент все эти одинаковые слова кураторских текстов, непонятных «исследований», претензий на критическую позицию или еще какую-то форму борьбы «за все хорошее» потеряли означаемое и обернулись складками формальной завесы. 

В ситуации, когда критические выставки и произведения часто оборачиваются для художников и кураторов представлением собственной меланхолии, любованием руинами, то для зрителя эти драмы оборачиваются состоянием скуки. Ее источник — обращение кураторов только к так называемому разуму и способности быть агентом так называемого критического мышления. Требование это есть настолько повсеместным, что стало метафизическим началом многих проектов в украинском современном искусстве. Но как опознать его явление, если часто «проводники» не столь уж критичны и сами (могут допускать, что бывает «хорошая» идеология). Его существование недоказуемо, если не считать, что его можно познать, испытав некоторые запредельные состояния и, в частности, скуку. 

Так называемое критическое мышление у кураторов стало индульгенцией на все случаи жизни, но тем более против интересного, веселого, задорного. «Критичность» ценится, поскольку априори считается залогом против идеологии, подмены понятий и т. д., но всегда ли так? Она может быть и замораживающей, отводящей взгляд, истощающей, если только не говорить о рождении революции из духа скуки. Но помним слова Ги Дебора «Скука всегда контрреволюционна».

Конечно, можно нарисовать апофатическую ценность скуки. Она важна как пространство для создания чего-то или попросту для уравновешивания себя. Тогда скука словно бы становится двигателем. Вспоминается рассказ моего преподавателя Александра Лойко о его друзьях, которые специально ходили на балет, чтобы там пробраться скукой и затем вырваться в мир и сразу взяться за дело. Мы можем оправдать свое время, которое потратили на что-то скучное, но как быть с кураторами, которые производят ее, кажется, невольно? Все же от самой по себе скуки в космос не полетишь и мертвых не воскресишь.

Если смотреть на скуку оптикой Делеза, то вопрос становится гораздо острее. Обращаясь к Спинозе: он говорит о том, что бытие себя манифестирует одинаково и его высказывание о себе разнится лишь силой, степень которой у разных вещей разная. Вещи аффектируют воспринимающего по-разному. И если их аффектирующая сила (слаба), то это вызывает печаль, грусть, скуку. Это может происходить в двух направлениях: либо моя потенция быть аффицированным осуществляется таким образом, что моя сила действия возрастает, либо таким образом, что моя сила действия убывает. Власть и сила противопоставляются по той причине, что власть — это такой институт, который функционирует, приводя нас в аффективные состояния печали, то есть уменьшая нашу силу действия.

Таким образом, делая скучный проект, куратор играет за власть, он уменьшает силу действия зрителя. Следовательно, он сворачивает потенции революции, изменения и т. д. Таким образом, срабатывает диалектика грантового искусства «за все хорошее», которое в итоге поглощается скукой и смешивается с извечной землей. 

Куратор находится между голой землей с ее скупой драматургией поглощения и замораживающим действием бюрократии, от которых в любом случае сквозит одним и тем же исходом для любого начинания. Будучи между этих двух сил, было бы неплохо стать оператором той скуки, на которую его обрекают, и перевести ее в другие русла. Сквозящий холод организаций выставок свидетельствует о схватке, которая происходит за ними и затаенном дыхании в ожидании исхода. Вероятно, все поборники креативности, нового, критичного отношения и т. д. временно приняли правила игры грантов, временно поддались легкому пути набрасывания хештегов, лобового социального вопроса и т. д. ради того, чтоб показать мнимую лояльность монотонности бюрократии, войти в ее тело и стать его стигматами.