Никогда не хотелось думать, что дотошная вычитка всех напечатанных материалов при подготовке материала — определенная дань современному информационному полю. Для меня это скорее всегда было любованием процессом возникновения точек близости между спрашивающим и отвечающим. Именно в этой ситуации близость не воспринималась как закономерная «награда за труды», а оставляла за собой привилегию возникать импульсивно и неожиданно, что, как приятное следствие, немало обнадеживало и меня, как следующего потенциального участника диалога.

В случае с выставкой PLAY. PAUSE. STOP Алины Копицы в The Naked Room поиск таких «точек близости» особенно важен: эти точки важны в первую очередь как опыт проговаривания секса, — языка, о необходимой вербализации которого в Украине предпочитают не догадываться. 

PLAY. PAUSE. STOP. ничто иное как экспозиционная материализация самого аппарата сексуальности: от алфавита сексуальных практик и фетишей до тканевых эссе-ситуаций. 

В этом сексе нет полярностей: нет «слабых, очаровательных, сбитых с толку женщин» или мужчин с мачистскими поведенческими атрибутами, нет распределения на гендеры, но есть сам секс как фокальная точка каждого произведения. 

Секс как согласие совершать поступки в сторону избытка опыта и секс как сопротивление опыту своих партнеров. Но точно не секс как культивируемое в медиа эстетизированное состояние или, тем более, технология телесного менеджмента. 

Сами изображения не столь эротизированы на уровне визуальности или сопроводительных текстов. Эротичной есть сама прямота и простота игры с материалом и несводимость изображенных ситуаций к тактичной умеренности. Это — часть конкретной реальной жизни, в пределах которой все, что применимо к телу — применимо и к самости.

Опыт не становиться тем, что необходимо эстетизировать, чтобы смягчить или оправдать, его ценность — в максимально прямом воздействии. Только такая прямота утверждает «нормальную сексуальность», как один из типов жизненного стиля, который можно выбирать среди других. 

«Увидев мои фото, где я одетая с обнаженными скульптурами, мама написала что нужно было тоже голышом. На радость туристам я последовала ее совету»

«Специально для выставки «Искусство или порнография: решаешь ты» мы сняли видео, где я мастурбирую кистями»

Текст куратора выставки Марка Вилкинса (тот самый случай когда тон кураторского текста очень точно совпал с тоном самой экспозиции) настаивает на том, что работы Алины — мир абсолютной раскрепощенности и игривости, а ее собственные наблюдения за этим миром вызывают невероятное доверие. Это доверие суть следствие отказа от излишне «художественной» конвертации собственного опыта. То же касается сопроводительных текстов, полностью лишенных «литературного любовного» языка в качестве риторики убеждения. Здесь нет иллюзии понятности чувств.

Интимность этих работ нисколько не деспотична, это не сексуальная проповедь в стиле «эгооргазма». Градус речи, сам по себе очень спокойный, смягчает и сам материал работ — белые салфетки в кружевных оборочках с изображением бандажа и зажимания сосков, тела мастурбирующих мужчин — из цветочной ткани, одеяла с сердечками, групповой секс на фоне черных и красных цветов, а тела женщин после порки — из белого кружева. 

Такой веще-центризм всех рассказанных историй — от секса с сотрудником галереи на открытии своей выставки на алой ткани с желтыми цветами до puppy play, вышитой на распоротом пиджаке незнакомца — может быть о том, что-то, что когда-то было обменом жидкостями, постепенно сводиться к обмену вещами. Часть материалов, из которых изготовлены работы, именно что «аутентичны»: белье подружки бывшего мужа или простыни секс-работниц. 

Помимо этого, присутствует чуть ли не зацикленность на ткани, как на том, что способно давать отпор, что еще нужно умудриться зафиксировать в условный комикс. Необходимо учитывать автономию не только материала в ситуации PLAY. PAUSE. STOP.: автономность представляет собой особую важность для каждого из изображенных персонажей. Сама сексуальность автономна, что значит — свободна от принуждений. 

На территории работ Алины сексуальное — это не территория борьбы, а скорее текстильный мир сексуальной сделки.

Единственное напоминание о том, что может быть иначе — силиконовый стул посреди зала как символ принудительной близости. Это знак нарушения пространства игры — когда согласованность поведенческих правил вдруг ломается и кто-то из участников чувствует себя вещью. В этот момент себя можно обнаружить нежелательно податливым механизмом, который все еще пытается восстановить себя в пределах настроенных контуров — но обнуление взаимодействия уже произошло. И этот стул на постаменте — уже даже не столько сравнение себя с вещью, а условная «точка ноль» всей экспозиции. Секс, как радикализация режима практики, который сошел на нет.

Вместе с тем PLAY. PAUSE. STOP — это сексуальность, ограничена сама собой, а именно поэтому — скрытая эмоциональная история, не явленная до конца. Это свидетельства прошлого, разного уровня случайности, разного чувства довольства и отвергнутости. Чувство, которое не покидает до конца выставки — что этот проект, пусть и частично — о необходимости предоставления своему прошлому автономии ради возможности колонизации настоящего и будущего. В виде нового алфавита, книги описаний (или предписаний), визуальных эссе или сшитых книг — как угодно, но всегда по очередности: play, pause, stop.