Серия текстов о связи технологического и религиозного мышления. Вторая часть доступна по ссылке.

Текст посвящается памяти Бернара Стиглера [1]

«Божественность — это один из способов

видеть мир»

Анри Мишо «Убогое чудо»

Первый том труда «Техника и время» (La technique et le temps, 1: La faute d’Épiméthée) Бернар Стиглер начинает со ссылки на диалог Платона «Протагор», в котором софист описывает античный миф о Прометее и брате его Эпиметее, на чьи плечи была возложена важная миссия — распределить различные качества между всеми живущими на планете существами. Как это часто случается в мифологических сюжетах, на пути к выполнению поставленной цели герои сталкиваются с неожиданными сложностями. Так и в этом мифе невнимательный Эпиметей (классический трикстер [2], не под стать своему могущественному брату), распределив все качества между животными, совсем позабыл о человеке. Как следствие, все существа были наделены определенными чертами, только человек оказался обездолен и слаб. Именно поэтому Прометей отважился на похищение священного огня у Гефеста [3], который потом был подарен людям. Огонь в этой «ветке» мифологического повествования является символом технологического взаимодействия с реальностью. Оружием, которое раньше было доступно только богам, но по грубейшему недосмотру последних оказалось в руках человека. В результате технологический огонь неумолимым пожаром разгорелся по всей Земле, а каждый из нас носит частичку этого древнего огня в своих карманах и по сей день. Проверить это очень легко, нужно просто достать свой телефон и разблокировать его. После чего покорный огонь отзовется и приятно замерцает из кремниевой сердцевины вашего «лучшего друга».

Но почему античные боги не хотели делиться с человеком теплом технологического огня? Из банально присущей им зависти? Из боязни «бунта на корабле»? Или, может быть, у них была другая, более насущная мотивация? Возможно, они знали об угрозах технологического огня больше, чем мы знаем о них сегодня?

Первое, о чем точно знали античные боги, но о чем не догадывается большинство современных «продвинутых пользователей», — это то, что технологический огонь — это не мирное потрескивание в вашем камине (как настоятельно уверяют нас современные ученые), а неукротимый пожар, настоящее стихийное бедствие, которое моментально охватывает всю палубу корабля.

Вторая опасность, о которой сегодня мало говорят: стоит технологическому огню хотя бы разок «лизнуть» древесины человеческих душ, эти души никогда не будут прежними. Они навсегда будут изменены, трансформированы, преобразованы в нечто другое. Но что же, спросите вы, меняется после этого обжигающего (со)прикосновения? Меняется отношение к реальности и миру, в котором живет человек. Теперь наши цели существуют только как цели, осуществляемые посредством технологического взаимодействия. Иными словами, только благодаря использованию техники мы можем этих самых целей достичь.

Все бы ничего, если бы техника была «пустым» инструментом, только «средством/функцией», нейтральной структурой связи. Но беда современной техники (да и не только современной) как раз и коренится в том, что любой технологический объект, будь то простая лопата или сложная агломерация медицинских нанороботов [4], никогда не является ПРОСТО инструментом для достижения целей. Любой технологический объект существует как «окно доступа» к новым классам персонального опыта. А это означает, что каждое использование технологических артефактов РЕАЛЬНО влияет на наши поведенческие паттерны, этические решения и те самые цели, которые мы ставим перед собой каждый день и которых мы достигаем благодаря использованию современной техники. Проверить этот тезис легко. Забудьте дома свой мобильный телефон и посмотрите, как изменится ваш ежедневный опыт. Как вещи, которые вы раньше осуществляли за несколько секунд (общение с другими людьми, проверка погоды, фотография), окажутся или вовсе невозможными, или, по крайней мере, максимально затрудненными. [5] А параллельно проследите, как изменятся ваши ежедневные цели, которые находятся в прямой зависимости от наличия или отсутствия в вашем кармане телефона сегодня.

Но технологические объекты — это не только «окно доступа» к новым классам опыта, это также и динамическая сеть, которая связывает своего владельца с другими технологическими объектами (и другими владельцами технологических артефактов). Так, от обычной ручки будет мало толку, если у вас не окажется под рукой бумаги, на которой вы смогли бы этой ручкой писать. Использование бумаги, в свою очередь, станет максимально проблематичным без стола (или любой другой подходящей плоскости), на которой можно будет осуществить процесс письма. Для адекватного использования стола, скорее всего, будет нужен стул. И так далее. Можно раскручивать эти технологические «цепи и сгустки» до бесконечности. Главное тут далеко не это. Главное — увидеть эту технологическую сеть взаимодействий и понять, что эта самая сеть оборачивает наши тела, как пеленка оборачивает тело новорожденного.

Это подводит нас к третьей технологической опасности, а именно — к тотальности современной техники. Тотальность — это прежде всего невозможность выйти за пределы «тотального». Это не просто «везде», это скорее «навсегда». Оказавшись узником тотальности, человек не может даже помыслить нечто ей (тотальности) противоположное.

Но у технологической тотальности есть одна очень специфическая черта, которая отличает ее от тотальностей предыдущих эпох (мифология, религия, наука). Современная технологическая сеть часто существует в формате «прозрачности». Это было одним из первых прозрений ранней философии техники. Сформулировать это прозрение можно очень просто: «Технологический объект остается принципиально незамеченным (сокрытым) в процессе своего использования». [6] Мы не обращаем внимания на объекты, которые используем каждый день. Наше внимание очень часто направлено исключительно на цели, которых мы посредством этих объектов достигаем. Таким образом, фокус внимания соскальзывает с полированной плоскости технологических артефактов и непроизвольно устремляется в тот горизонт, который открывается в технологическом «окне доступа» новых классов персонального опыта. В результате такой витиеватой траектории технологическое божество остается сокрытым в тканях технологических складок, а человечество продолжает верить в наличие одной-единственной (научно-технической, конечно же) картины мира.

[1] Бернар Стиглер — французский философ техники, один из родоначальников философской концепции «негоантропоцена». По мнению Стиглера, техника — это одна из форм человеческой памяти, благодаря которой возможна историческая темпоральность как таковая. Проще говоря, без техники нет истории. Стиглер являлся основателем и главой исследовательского института инноваций (Institut de recherche et d’innovation (IRI), который функционирует на базе центра Помпиду в Париже. В 1978 году Стиглер был обвинен в разбойном ограблении и приговорен к пяти годам лишения свободы. Именно в тюрьме у него появился интерес к философии. Первый том его работы «Техника и время: ошибка Эпиметея» (La technique et le temps, 1: La faute d’Épiméthée) до сих пор остается одной из самых значительных работ в философии техники второй половины ХХ века. Скончался пятого числа прошлого месяца.

[2] Трикстер — один из архетипов коллективного бессознательного. Двойник «бога/героя», который всякий раз ведет себя вразрез с кодифицированными правилами поведения. Зачастую трикстер выполняет деструктивную функцию, беря на себя важную роль мирового баланса между творчеством и разрушением.

[3] Примечательно, что Гефест в этом контексте выступает как «бог-работник», как «бог-мастер», как тот, кто «напрямую» работает с техникой. Тот факт, что Гефест кузнец, указывает на некую грубую мускульную силу, которая необходима для работы с архаическими технологическими объектами. Тут использование техники всегда сопряжено с активным физическим усилием. Совершенно иное отношение к технике дает нам современная цивилизация. Для нее манипуляции с главными технологическими артефактами (информационными технологиями) происходят преимущественно благодаря интеллектуальному, научному соприкосновению. Неудивительно, что одной из повесток современной социальной реальности является технократическая модель управления обществом, при которой основные рычаги власти оказываются в руках больших технологических корпораций и представителей научных «техноэлит».

[4] Наномедицина — новое направление в современной медицине, в котором активно используются управляемые наночастицы. Сегодня ученые уже создали нанороботов, которые смогут функционировать внутри человеческого организма и выполнять ряд важных медицинских задач: например, адресная доставка лекарств, выявление различных заболеваний на ранних стадиях, сканирование состояния внутренних систем в организме.

[5] Другой хорошей иллюстрацией к предложенной мысли может служить изобретение новых музыкальных инструментов, которые открывают для своих пользователей (а в дальнейшем и для своих слушателей) окно в радикально новое эстетическое измерение, принципиально несуществующее (недостижимое) без этого самого технологического инструмента. Революция, которая случилась в музыке с созданием первого фортепиано, или «прорыв» к принципиально новому генерированию звучания благодаря первым синтезаторам, ясно указывает на «ненейтральность» технологических объектов.

[6] Впервые этот процесс был детально описан в 15 параграфе «Бытия и времени» Мартином Хайдеггером. Название параграфа: «Бытие встречного сущего в окружающем мире» (§ 15. Das Sein des in der Umwelt begegnenden Seienden).