После публикации неофициальной презентации и концепции Мемориального музея Холокоста Бабий Яр командой художественного руководителя будущего мемориала и режиссера «Дау» Ильи Хржановского, украинское общество обсуждает насколько предложенная концепция отвечает идеям и запросам мемориального музея. 

Оксана Семеник расспросила двоих музейщиков — Людмилу Гордон, специалистку по разработке музейных экспозиций, и Вадима Алцкана из Национального музея памяти жертв Холокоста в Вашингтоне — о том, какими должны быть мемориальные музеи, что должно учитываться при создании музеев, что такое современный музей и возможно ли погружение в ощущения жертвы. 

Людмила Гордон

историк, специалистка по разработке музейных экспозиций

Мой первый опыт участия в создании мемориальных музеев начался с собирания исторических материалов для общества «Мемориал» в 1988 году (международное историческое и правозащитное общество, которое занимается восстановлением памяти жертв репрессий СССР — прим. авт.). Позднее, уже живя в США и проработав несколько лет в Центре византинистики Гарвардского университета, я стала работать с большой музейной компанией — Ralph Appelbaum Associates, которая разрабатывает исторические нарративные музеи, и, в том числе, мемориальные. Наиболее значительным опытом для меня была работа над созданием Еврейского Музея и Центра Толерантности в Москве и тематически близкого Музея прав человека в Канаде. 

Музеи Холокоста являются мемориальными в том смысле, что посвящены памяти, которую нужно сохранить и донести другим поколениям. Латинское слово memory — это не только «помнить», но и способность вспоминать о случившемся. Часто определение «мемориальный музей» применяют к музею, который создан на месте определенных событий. Мемориальные музеи бывают разные — совсем интимные, размером с квартиру (как Музей Павла Тычины в Киеве) или большие, как Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне. Например, Музей Бабьего Яра, если он будет создан, в самом строгом значении — мемориальный музей.

Конечно, музеи и памятники, посвященные трагедии, вызывают сильные эмоции. Сам факт их существования уже обращен к чувствам пришедшего. Создатели таких музеев всегда учитывают реакцию публики на музейное пространство. Как и в любой другой профессии, создатели музеев пропускают ощущения через себя, как, например, архитектор жилого дома не может не думать о том, что слишком низкий потолок будет упираться в голову жильцам. Также и планирование музея включает внимание к приемам, вызывающим определенные эмоции.

«Есть ли какие-то тенденции в создании мемориальных музеев?», — сама мысль констатирует факт, что в мире сейчас повсеместно существует общая тенденция создавать мемориальные музеи. По сути это та самая тенденция, которая пришла сейчас в Киев (имеется ввиду создание мемориальных музеев трагедии Бабьего Яра и Музея Майдана — прим. авт.). Что касается подхода — это невозможно и не нужно объединять. Что важно и нужно — это чтобы приемы рассматривались в зависимости от задач и возможностей. Имеется ввиду наличие и общественного запроса, и понимание доступных средств, в том числе финансовых ресурсов. Поэтому есть мега-музеи и есть такие, которые решают поставленные задачи приемами минимализма и лаконичности.

Мне кажется, что лаконичность часто воздействует на восприятие сильнее, чем масштабность и сложная мультимедийность. Например, в Яд Вашем (Музее Холокоста в Иерусалиме — прим. авт.) есть мемориал памяти погибших детей. Это пещера, если одним словом. Вошедший погружается в полную тьму, видя лишь отблески свечи в зеркалах, мириады мерцающих огоньков, в то время как под глухим сводом звучат имена погибших детей, полтора миллиона имен по очереди, имя, возраст, город. Этот лаконичный прием — лабиринт памяти и скорби, контраст тьмы и света — пронизывает каждого и навсегда остается в памяти каждого.

Эмоциональная часть важна, но это не единственное, что должно быть в музее. Умный музейный дизайн должен одновременно и включать грамотное вдумчивое содержание, и глубоко трогать. В этом и заключается сила хорошего музейного проекта. 

Возможно ли погружение в ощущение жертв? Мне кажется, что возможно, по крайней мере, возможно прочувствовать психологическое состояние и степень отчаяния. Например, в музее Яд Вашем есть сильнейшая инсталляция, Мемориал депортированных, где я лично ощутила такого рода погружение. В Иерусалим привезли переданный польскими властями товарный вагон, в которых депортировали в концентрационные лагеря, и установили его на краю холма на обрубленных рельсах. Этот вагон устремлен в никуда или в небеса, или в обрыв, или в вечность — интерпретировать можно по-разному. Под вагоном — каменная плита, где высечены слова одного из тех, кто испытал путь в таком вагоне. Читая его описание агонии людей внутри вагона, без воздуха, без воды, неминуемо погружаешься в ощущения людей, оказавшихся в вагоне, стоящим над тобой.

Процесс создания любого музея начинается с интереса к появлению такого музея. В профессиональной практике разработка музейных проектов начинается с инициативы заказчика, после чего исполнитель предлагает и реализует концепцию. Это всегда сложный многоступенчатый процесс длительного обсуждения. 

Как происходит создание музея с нуля? В этом отношении есть три обязательных шага: интерес к появлению музея там, где этот музей создается, и поддержка, то есть общественный запрос. Следующее — четкое понимание задач, зачем и кому нужен создаваемый музей и кто будет его основной аудиторией. Далее взвешиваются средства и возможности. Музей, над которым я работала в последнее время, — Музей Холокоста в Хьюстоне, в Техасе, был создан еще в 1990-е годы, по инициативе местных жителей, переживших Холокост. В те годы активизировалось внимание к этой теме, и, соответственно, интерес к созданию музеев, посвященных Холокосту. Тогда музей был сделан, исходя из скромных возможностей местной общины. Некоторое время назад появились другие возможности и новые спонсоры, и музей поставил задачу сделать более продвинутую экспозицию, учитывая и новые технологические возможности, и изменившиеся ожидания сегодняшней публики от современного музея.

Современная публика ожидает увидеть в музее разнообразные мультимедийные программы: реконструкции, интерактивные экспозиции, медиа-инсталляции, фильмы, поисковые базы, позволяющие самостоятельно находить дополнительную информацию. Конечно, по-прежнему, в исторических музеях важны фотографии и хроника, поскольку они являются документами, непосредственно свидетельствующими о событиях. Разумеется, вопросы этики и корректности предельно важны, когда речь идет о документах, представленных широкой публике. Особенно важно взвешенное отношение к материалам, рассказывающим о трагических фактах. Задокументированные в фотографиях факты насилия помещают в отдельных галереях, доступных только с возрастными ограничениями.

Новая экспозиция Музея Холокоста в Хьюстоне включает Галерею прав человека. Главная тема этой галереи — трагедия геноцида. В этой экспозиции было решено рассказать о пяти примерах геноцида в ХХ веке. Галерея рассказывает о гибели и выживании в условиях геноцида, а также о правозащитниках, отстаивавших права вопреки преследованиям и давлению репрессивных режимов.

Среди новых залов Музея Холокоста в Хьюстоне — галерея детских дневников, в которой собраны дневники детей и подростков, написанные в разных странах в условиях войны. 

Презентацию новой команды Мемориального центра Холокоста Бабий Яр в последние недели увидели многие музейщики, работающие с этой темой в разных странах. Меня поразил этот документ. С одной стороны, он удивляет его непрофессиональностью, его странной слепленностью, будто пролистали сотни страниц Интернета и собрали в один пакет самое шокирующее. С другой стороны, заявленная в этой концепции идея психометрических экспериментов с посетителями музея, вызывает недоумение и естественное отторжение.

Я не увидела в этой концепции главного — зачем задуман этот мемориальный музей, миссия которого сохранить память о трагедии, случившейся на этом месте. Я не увидела в этом документе ни истории места Бабий Яр, ни рассказа о том, что происходило в Украине в годы Второй мировой войны, ни сути явления нацизма. Концепция Хржановского бьет в одну болевую точку — ужас. 

Мемориальный музей всегда обращен в равной степени и в прошлое, и в будущее. Мемориалы создаются и во имя памяти о погибших, и с надеждой на гуманность будущих поколений. Рассказать об ужасах войны — неотъемлемая задача подобных музеев. Но понимание, сострадание и почтение к погибшим — не менее важные и необходимые элементы. Мемориальный музей не должен быть местом усугубленного ужаса. 

Вадим Алцкан

директор проектов, отдел международных архивных программ Национальный музей памяти жертв Холокоста в Вашингтоне

В 1978 году на экранах американского  телевидения вышел мини-сериал «Холокост». Именно так широкая американская публика впервые узнала о трагедии и истории Холокоста. Джеймс Картер, Президент США, был одним из зрителей этого телесериала. Картер, зная что в США проживает большое количество людей переживших Холокост и эмигрировавших в Америку после войны, а также близких родственников тех, кто погиб во время Холокоста, предложил построить в Вашингтоне национальный мемориал, который бы стал символом этой трагедии. Поскольку это был государственный проект, была назначена специальная Президентская комиссия, в состав которой вошли известные общественные деятели, евреи, пережившие Холокост, представители этнических общин США, а также историки и политические деятели. По результатам доклада комиссии, которую возглавлял Эли Визель (лауреат Нобелевской премии мира и известный писатель у публицист, переживший Холокост), было предложено создать не только мемориал жертвам Холокоста, но также национальный (государственный) музей, который бы мог стать образовательным и исследовательским центром стран. Основной целью этого государственного музея было предотвращение подобных трагедий в будущем. Так началась история Мемориального музея Холокоста США. 

Я работаю в музее с 1993 года, с года его открытия. Меня эта тема интересует как историка, но если говорить о личном, то это, естественно, связано с историей моей семьи. Я родом из Украины и большая часть моей семьи, которая не смогла эвакуироваться летом 1941 года, трагически погибла в годы оккупации. 

С темой Холокоста работать сложно и болезненно, потому что любой человек, у которого есть сердце и душа не может оставаться к ней равнодушным. Это один из самых трагических периодов в истории ХХ века. Быть безэмоциональным, изучая эту историю, нельзя, но в то же самое время нужно и важно всегда оставаться объективным. Нельзя чтобы эмоции брали верх над фактами. Необходим баланс. Безусловно, здесь важно понимание физического и морального насилия, которому подвергались все жертвы этой трагедии, и те кто погиб и те кто выжил. Но есть конечно и другие эмоции, которые вызывает эта трагедия — шок, ужас от преступлений. Эти эмоциями, с моей точки зрения, злоупотреблять опасно, особенно, если публика для этого не подготовлена, и особенно если это касается детей. У нас в музее есть выставка специально созданная для детей и если музей посещают семьи, где есть дети младше 11 лет, мы рекомендуем их родителям посетить с детьми именно эту «детскую» выставку, а не нашу постоянную экспозицию. Эта выставка основана на собирательном образе одного еврейского мальчика по имени Даниэль и его жизни в годы Холокоста. Повествование ведется от имени мальчика, ровесника наших сегодняшних детей-посетителей. Такая презентация мне и моим коллегам кажется более доступной и понятной, там нет фотографий и документальных кадров, которые могут ребенка испугать и травмировать еще несформировавшуюся психику детей и подростков. 

Если музей посвящен Холокосту, голоду или геноциду — главные эмоции, на которые должен быть сделан упор — это человеческое сочувствие и желание понять боль и трагедию этих жертв. Испуг или потрясение ужасами — это из другого ряда. Истории можно ужаснуться, но делать это специально и преднамеренно, с моей точки зрения, неправильно и опасно. 

Наш музей был одним из первых музеев в мире применившим нарративный (повествовательный) и интерактивный подход к созданию экспозиции. Архитектурный дизайн экспозиции  был сделан преднамеренно узким и темным, напоминавшим старые улицы европейских городов (например, Львова, Кракова) ставших в году Холокоста территорией еврейских гетто. Во внутренней и внешней частях архитектурного ансамбля заложено много символики и метафор: смотровые вышки охраны лагерей, мосты, соединяющие части гетто, строительный материал из которого построен внутренний интерьер музей (красный кирпич, бетон, стекло)… Все эти и многие другие детали помогают создать соответствующую эмоциональную атмосферу, в которую попадают посетители, войдя в музей, а также передать «индустриальный» метод уничтожения людей.

Говоря о большой важности дизайна, я хочу подчеркнуть, что он не может быть важнее содержания экспозиции. Дизайн должен быть подчинен сюжету/теме, придавать настроение, но не в коем случае не доминировать. Музей Холокоста — это не комната или лабиринт ужасов, призванных шокировать и психически травмировать посетителей. Задача выставки, и музея в целом, это правдиво, доступными и выразительными средствами рассказать эту страшную историю, не прибегая к запрещенным приемам, минимизировать использование графических изображений, которые унижают человеческое достоинство жертв. Недопустимо и преступно унижать и оскорблять тех, кто уже унижен и не в состоянии защитить свое достоинство. Именно для этих целей в нескольких частях нашей экспозиции, а где показаны фотографии и съемки расстрелов населения специальными подразделениями СС или медицинские эксперименты над людьми, проводимых нацистскими врачами, были установлены специальные барьеры. Эти бетонные барьеры позволяют «отделить» эту часть экспозиции и сделать ее доступной только для тех, у кого есть желание и силы на это смотреть. Музей не заставляет посетителя смотреть эту графическую часть экспозиции, это всегда выбор самого посетителя, Музей был и остается одним из самых посещаемых музеев в Вашингтоне и США. Ежегодно его посещают более 2 миллионов посетителей из всех стран мира. В последние время основную группу этих посетителей составляют учащиеся школ, приезжающие в столицу США из всех штатов Америки.  

Посетители воспринимают нашу экспозицию по-разному. Кого-то выставка может вообще не впечатлить. Многое из того, что у нас показано на выставке посетители уже видели, современное распространение технологий и информации делает это широко возможным. Но мне хочется верить, что наши посетители нашего не остаются равнодушными к тому что они видят у нас в музее. Несмотря на то, что выставке уже более чем четверть века и она по-прежнему «работает», в том смысле, что посетители нашего музея ежедневно выстраиваются в очередь, и, что более важно, многие делают это уже не в первый раз, возвращаясь сюда со своими детьми и внуками. Выставка нуждается в обновлении, как техническом, так и тематическом. Мне часто приходится объяснять нашим посетителям, почему, например, в музее мало информации о Холокосте в Украине, и вообще о бывшем Советском Союзе. Дело в том, что когда создавалась наша постоянная экспозиция в середине и конце 1980-х годов, архивы и музеи бывшего СССР были закрыты для западных исследователей. Многое изменилось с тех пор. За два с половиной десятилетия работы в странах бывшего СССР мы собрали многомиллионный архив копий архивных документов, фотографий, документальных исторических кадров, записей устной истории и экспонатов. Эта работа активно и успешно продолжается, особенно в Украине, Литве, Молдове и других странах. В этом, а также в работе над историческим исследованиями, и заключается моя основная работа в музее. Все, что нами собрано за эти годы, а также накопленным опытом работы, наш музей охотно делится с коллегами во всем мире. Музеи Холокоста в Америке и Европе, которые появились после 1993 года, так или иначе обращались к нам за опытом и использовали наши музейные коллекции. Наши архивы открыты для всех, кого интересует эта тема вне зависимости от их гражданства и места жительства.

Говоря о том, что может впечатлить посетителя музея мне кажется, что многим из них будет необходимо и достаточно задуматься, вникнуть в трагическую суть этой трагедии. Разве обыкновенному человеку не становится уже страшно только от того факта, что в течении двух дней в большом европейском городе в Киеве были расстреляны 33 700 человек? Всего еще неделю назад эти люди жили жизнью таких же обыкновенных людей, которыми мы сами сегодня являемся. Разве это не страшно, как стремительно и трагически все это изменилось в несколько дней? Для ощущения и осмысления этой трагедии нужно представить себе колону людей, идущую по Дегтяревской в сторону Бабьего Яра, ощутить и почувствовать их неведение и тревогу, быстро сменившуюся ужасом полного бессилия и невозможности что-либо изменить в своей судьбе или спасти от смерти собственных детей, близких? Мне кажется, что этих чувств и ощущений более чем достаточно для нормального человека, чтобы почувствовать ужас произошедшего в Бабьем Яре в сентябре 1941 года. И для этого мне кажется не надо никаких визуальных эффектов виртуальной реальности и других технологических излишеств.

Я говорю почувствовать, но вряд ли это можно понять, поскольку «живым не понять мертвых», как писал уже упомянутый мною Эли Везель в своей рецензии на минисериал Холокост 1978 году. Эти чувства нельзя передать никакими интерактивными методами, аллюзиями и аудиовизуальными эффектами. Тут я абсолютно согласен с мнением Визеля, написавшим, что «Освенцим нельзя объяснить и визуализировать. Холокост это кульминация и аберрация истории. Все в нем (Холокосте) внушает страх и приводит к отчаянию; мертвые обладают секретом, который мы, живые, не достойны и не способны от них заполучить». Это не значит, что музеи не нужны. Спустя год после того как он написал эти слова Визель, как в своем докладе Президенту США Картеру, предложил создать именно музей Холокоста. И здесь нет никакого противоречия. Музей, в моем понимании, должен ставить своей главной целью заинтересовать посетителя, вызвать интерес к изучению этой истории, попытаться понять, как и почему убийство миллионов стало возможным и какими методами это было осуществлено. Музей Холокоста и его историческая выставка это рассказ-предупреждение о том, что происходит с человеческим обществом, когда люди перестают бороться и даже замечать зло и насилие. Было бы наивно полагать, что, ознакомившись с нашим музеем или любым другим музеем Холокоста, посетители получат «иммунизацию» от возможного участия или соучастия в насилии, преступлениях, перестанут причинять боль ближнему или встанут на защиту униженных. Музей и выставка, даже самый эффективный, не в силах изменить, а уже тем более искоренить природу зла, жестокости и ненависти в мире. Максимум, на что мы можем рассчитывать в данном случае — это «профилактика», которая дает небольшую, но тем не менее хоть какую-то надежду на предупреждение зла.