Корней Грицюк — молодой украинский режиссер, который стартовал с сотрудничества с Александром Шапиро. Его первый фильм «2020. Безлюдная страна» был снят в жанре мокьюментари с минимумом ресурсов и получил разные отзывы критиков. Второй фильм — «Поезд “Киев-Война”», снятый при поддержке УКФ, был показан в рамках внеконкурсной программы кинофестиваля «Молодость» в 2020 году. А документальный короткий фильм «Актеры и актрисы» вошли в программу фестиваля Артдокфест 2020. 

Когда я ранее читала интервью, которые начинались со слов «мы давно знакомы с этим автором», удивлялась такому подходу. Но дружеские байки о герое интервью безусловно создавали атмосферу непринужденности и откровенности, после чего текст было читать легко и увлекательно. Это интервью можно было также начать с подобного рассказа. Вместе с Корнеем мы учились на одном факультете в Донецке, сидели в одних аудиториях, ходили на одни и те же концерты и, конечно же, выпивали. Я помню Корнея как человека, который всегда был увлечен кино, снимал короткометражные фильмы, часть из которых еще тогда была показана на фестивалях короткометражного кино. Один из них проходил в Донецке — «Другие территории». Но это интервью посвящено другому. 

Фильм «Поезд “Киев-Война”» был снят в августе 2019-го и рассказывает о пассажирах поезда 126Ш Киев-Константиновка — тех, кто непосредственно столкнулся с войной. Несмотря на то, что в города Донецкой и Луганской области ходит не один поезд, именно этот ночной маршрут получил соответствующее название от самих же пассажиров. Фильм начинается в Киеве и заканчивается на линии размежевания. Режиссер, как проводник разговаривает с пассажирами, позволяя им высказаться правдиво и откровенно. В его фокусе — разные взгляды, где-то он комментирует и задает наводящие вопросы, но все же история самого режиссера остается за кадром. Эти истории трогают, волнуют, вызывают беспокойство и несогласие. Зритель будто сам становится случайным неравнодушным попутчиком, и слушателем, который волей-неволей вовлекается в разговор, может спорить с людьми или соглашаться.  

Твой фильм и фильм Наримана Алиева «Додому», на мой  об одной и той же теме — о доме и возможности туда поехать. Но если у Наримана Алиева это игровой фильм, раскрывающий историю одной семьи и целого народа, то у тебя это документальная форма, в которой присутствует многоголосье. Почему ты обратился именно к такому формату и повествованию?

Корней Грицюк: Какое-то время назад у меня на самом деле была идея снять игровой фильм с актерами: действие должно было происходить в этом поезде. Мне казалось интересным написать за людей какие-то истории, монологи, которые могли между собой пересекаться. И я даже подумал, что, наверное, можно предварительно сделать исследование, чтоб собрать материал. Но потом я подумал, что в войне и той ситуации, в которой сейчас мы оказались, мы очень часто слышим в пересказах, через СМИ, через какие-то другие фильтры и точки зрения. И поэтому я решил, что  мне не хочется делать еще один продукт, основанный вроде бы на правде, но опять же эта правда была бы передана через актеров и сценаристов. Мне показалось важным дать возможность самим людям, таким разным, таким, какие они есть, высказаться. И поэтому я подумал, что документальная форма может быть наиболее удачной в контексте данной истории.

Алексей Тарасов написал в своем Твиттере, что у тебя были хорошие побуждения, но ты показал кашу в голове у наших людей. У тебя действительно в фильме показаны очень разные мнения, часто звучат нелепые обвинения или аргументы. Возможно ты был готов к этому, но было ли у тебя желание все «почистить»?

Нет, мне как раз показалось, что в этом и есть какая-то ценность. Мне кажется, наоборот, было важно показать всех людей и все мысли, даже самые полярные. Потому что от этих людей мы никуда не денемся. Они есть в обществе. И они есть не только в поездах, которые едут на Донбасс. Поэтому, закрывать глаза и говорить, что таких людей нет, не совсем правильно. Ну, вот у них такая каша, они так воспринимают мир. Но эта каша сформировала посредствам российской пропаганды, в результате какой-то неудачной неуклюжей украинской антипропаганды. Мне кажется, социологам и психологам там есть с чем работать.

Поскольку это документальный фильм, мне было важно показать людей такими, какие они есть.

Мы часто говорим, что необходимо налаживать диалог друг с другом. Ты пытался поговорить в поезде с многими людьми. Насколько, на твой взгляд, это было удачно? Были ли найдены какие-то компромиссы?

Наверное, если бы у меня стояла такая задача, я бы не смог снять столько материала. Грубо говоря, в этом поезде можно работать всего лишь часа 2, так как он отправляется из Киева в 22:20. Поэтому можно снимать до 12 или часу ночи, потом люди ложатся спать. И, соответственно, на обратном пути происходит то же самое.

Я не пытался навязать своим героям какое-то политическое мнение или мировоззрение. По разговорам с людьми я понял, что в принципе какая-то горячая фаза войны уже прошла, прошла фаза конкретной тотальной ненависти (мне во всяком случае хочется верить, что эта фаза закончилась).

Людей, которые живут на неподконтрольных территориях, условно можно поделить на две категории. Первая — при всех своих странных взглядах и любви к Путину, они время от времени выезжают в Украину, грубо говоря за пенсиями или проведать родственников. Вторая — люди, которые за это время ни разу не выезжали за пределы своих городов и поселков. И мне кажется, что вот эти люди обладают совершенно другой картиной мира. Она отличается даже от тех, которые были озвучены в фильме.

Герои моего фильма — это те, кто хотя бы время от времени бывают в Киеве, ездят в другие украинские города, они соприкасаются с разными людьми, и взгляды у них тоже разные. И я думаю, что с ними имеет смысл разговаривать. Мне кажется, это важно.

У тебя что-то поменялось за время этих разговоров, в твоих взглядах или в твоем отношении?

В моих, наверное, нет. Если бы я был иностранным журналистом или человеком, оторванным от Донбасса, я возможно пытался бы что-то найти, сделать какие-то открытия. Но поскольку, я сам оттуда родом, у меня много родственников до сих пор живут в Донецке, поэтому я в этой повестке дня с 2014 года. И я примерно понимаю, что могут говорить пассажиры этого поезда, о чем они могут думать. Поэтому я не могу сказать, что у меня как-то изменилось мнение или восприятие ситуации. Просто я очень близко соприкоснулся с людьми, которые травмированы и которые пострадали. Это не близкие мне люди, которые могут быть открытыми и деликатными. Это незнакомые, которые с бухты-барахты очень часто вываливают на тебя то, что у них на душе творится. И это тяжелее.

Но одно дело «вываливать», когда ты просто попутчик, другое дело — контекст, когда ты понимаешь, что твой разговор станет частью фильма. 

Поэтому многие люди не хотели общаться. Кто-то действительно боялся, что их слова останутся, но соглашались на интервью, если их лицо будет скрыто. Но были и такие, кто «я хочу, чтобы меня услышали, для меня это важно, ведь я — маленький человек и никому не нужен, но хочу, чтобы все узнали, что я думаю». Такими было большинство реакций.

Помимо того, что ты родом из Донбасса, что еще располагало людей к диалогу?

Перед тем, как мы начинали снимать, я с ними общался, рассказывал об идее фильма, каким он будет, это это не будет ура-патриотический фильм, что мне важно услышать очень людей с разными мнениями. Многие после того как слышали, как я говорю с людьми, меняли свое мнение и решались рассказать свою историю. Когда люди замечали, что не было каких-то каверзных вопросов или еще чего-то такого, вот это их располагало.

Сколько коньяка было выпито перед разговорами?

Когда мы снимали, я как раз почти месяц не употреблял алкоголь, хотя иногда очень хотелось. Только под конец съемок, я так по чуть-чуть начал выпивать. Наверное, не коньяк, больше пиво, потому что было очень жарко. Мы снимали в основном в августе и поэтому люди вокруг предпочитали пиво. Тогда Укрзалізниця в этом направлении ввела сухой закон. Мы поняли, что нужно брать что-то с собой. Было пару случаев, когда когда пассажиры снимались просто потому что знали, что у нас есть пиво.

А были ли истории, которые люди рассказывали, а потом просили их не включать?

Была история с одной женщиной. С ней был очень интересный, обстоятельный и очень долгий разговор, но из него ничего не получалось вырезать. Не было того, что могло б суммировать сказанное ею. А если б мы использовали весь диалог, это заняло бы минут 40 хронометража. Она несколько раз очень сомневалась, стоит ли вообще что-то говорить на камеру. Сомневалась даже когда мы уже записывали. Других подобных случаев не было.

Финал фильма — открытый. Не было ли желания все-таки сделать какой-то вывод?

Изначально я думал, что мы закончим в Константиновке. Когда мы начинали снимать, я думал, что маршрут будет простым. Он начнется с одного вокзала и заканчится другим. Но потом, когда мы были в Константиновке, я вдруг подумал, что дальше нее никогда не ездил. Я очень много раз слышал про блокпосты, выдел в медиа, но никогда не видел, как это выглядит вживую. Я подумал, что это важная часть именного этого поездного маршрута. Мне показалось, что нужно доехать до блокпоста максимально близко. Плюс, мы нашли интересного мужчину — грузина, который сбежал с одной войны 25 лет назад, но потом попал на другую. И мне показалось интересным проговорить с ним его историю. И таким образом оставить открытый финал. Разные сценарии рисуют то, чем все может закончится на Донбассе. Но тут пример конкретного человека, который уехал из Грузии, и мы сейчас можем наблюдать, что происходит с этими территориями сейчас.

В фильме ты — медиатор. Не было ли желания самому рассказать историю и стать героем своего фильма? 

Я долго думал, должен ли я быть вообще в кадре или нет. Несмотря на то, что я родом из Донецка и мне это все очень болит, я не называю себя переселенцем или человеком, который бежал от войны. Я уехал из Донецка за несколько лет до этого. Когда от войны бежали мои друзья, для них это был стресс, ведь переезд не входил в их планы. И мне кажется, они могут рассказать гораздо больше меня. В Донецке был последний раз в марте или в апреле 2014 года, когда все начиналось, но еще в какой-то странной маскарадной форме. В фильме есть история моего отца, есть моя бабушка, но это их истории. И, мне кажется, их появление более уместно, чем мои размышления. Я даже не знаю, скучаю ли я по Донецку или нет. Оттуда уехали плюс-минут все мои друзья и знакомые. И мне, наверное, даже не с кем сейчас там встретиться. Моя история — история не то чтобы случайного человека, но человека, который вроде бы связан с этим регионом, но не так близко.

В фильме звучит музыка группы Лінія Маннергейма. Как они появились?

Мне очень нравится творчество Сергея Жадана. Я много читаю его текстов и слушаю музыку, которую он делают. Его стихотворение «Їй п’ятнадцять, вона торгує квітами на вокзалі…», которое звучит в фильме во время сцен с вокзалом в Константиновке, на самом деле было написано про этот вокзал. И мне очень нравится музыкальное оформление Лінії Маннергейма к этому стихотворению. Мало кто знает о Константиновке, знает об этом городе, что там есть железнодорожная станция, а тут большой украинский поэт написал интересную вещь конкретно об этом вокзале. Мне показалось, что важно проиллюстрировать один из эпизодов фильма именно этим стихом. Когда Сергей Жадан услышал об идее нашего фильма, он сразу согласился и дал разрешение на использование этих композиций.

Подобные документальные фильмы часто используют для адвокации интересов тех групп, о которых там говорится. Есть ли у тебя такая амбиция адвокатировать интересы жителей Донбасса своим фильмом?

Фильм иллюстрирует то, что люди очень разные и также по-разному относятся к войне, к будущему, но, мне кажется, желание мира всех объединяет. Мне кажется, что фильм снят в атмосфере этого поезда, а поезд — это такое место, где люди часто открыты к говору с незнакомыми людьми, даже о самых важных вещах. Мне бы хотелось, чтобы фильм наталкивал людей на размышления о том, что между Донбассом и Украиной не так много различий, а того, что может объединять намного больше. И что одно дело — пропаганда, которая льется по телевизору, а другое дело — люди, которые волею судьбы оказываются в одном поезде.

Мне бы хотели, чтобы этот фильм, запустил какую-то общественную идеально дискуссию, чтобы все смогли поговорить о сложных вещах. Поэтому параллельно с фильмом мы запустили кампанию «Почуй мене!». Эти истории можно услышать в серии подкастов на Радио Свобода.

Помогает ли культура в реинтеграции региона? 

Я думаю, помогает, если этим заниматься с умом. Но мне кажется, что мы тотально проигрываем информационную войну. Я время от времени общаюсь с своей бабушкой, которая живет в Донецке. Мне интересно узнать, что транслируют там по телевидению. И понимаю, что мы тотально проигрываем эту информационную войну. Люди там не знают о каких-то хороших вещах, которые происходят в Украине, но всегда знают о плохом.

Культура и медиа имеют колоссальное влияние, но мы как-то не научились этим пользоваться правильно. Мне кажется, нам нужно создавать продукт, который будет и качественным, и интересным. Я думаю, это очень серьезное направление, которым стоит заниматься.

Уже состоялась премьера фильма на «Молодости», есть ли уже какая-то реакция или дискуссия вокруг него?

Есть несколько предложений от общественных организаций, которые работают в регионе, провести показы в Украине и в Европе. Но мы также этот фильм отправляли на фестивали, которые из-за карантина были отложены. Поэтому я думаю, что все-таки эту осень и зиму это будут показы в рамках кинофестивалей, а ближе к новому году мы будем показывать его в рамках киноклубов и круглых столов.

Есть идея его прокатать осенью и зимой, но никто сейчас из дистрибьюторов не готов сказать, что будет с кинотеатрами. Потому их стратегия сегодня — ставить беспроигрышные фильмы-блокбастеры. Но можно напрямую договариваться с какими-то кинотеатрами о точечных показах. Также у нас есть идея сделать серию показов на Донбассе: в Краматорске, в Константиновке, в Мариуполе, в Славянске, и в Лисичанске.

Ты следишь за другими новыми фильмами о войне и Донбассе? Вообще, насколько уместно на твой взгляд, сегодня говорить в киноформе о войне в регионе, что необходимо показывать, а о чем говорить уже нет необходимости? 

Мне интересно смотреть то, что на эту тему выходит. Мне кажется, прошел тот период, когда все снималось по горячим следам. И это все было немножко не то чтоб поверхностное, но мне кажется, имело определенную форму повествования. Для другой формы, чтобы показать проблему объемно, было необходимо время. Сейчас время прошло и мне кажется, что сейчас фильмы, намного интереснее тех, которые были сняты в 2014-2015 годах. Они становятся более качественными и глубокими. Мне понравился фильм «Земля блакитна, ніби апельсин» Ирины Цилык и фильм «Иней».