У чому полягає точка дотику художниць-представниць жовто-блакитних країн Марії Куліковської та Олександри Ларссон-Якобсон в межах їхньої виставки-дуету «Квіти»? Як мисткині застосовують традицію vanitas у своєму мистецтві? В чому полягає основна ідея Школи Політичного Перформансу, заснована Марією? Про це поговорили з Марією Куліковською. 

Майже два місяці, з 6-го грудня 2019 до 1 лютого 2020, в Щербенко Арт Центрі триває виставка «Квіти», де художниці конструюють діалог між собою, а потім переходять у полілог з суспільством і досліджують людську оболонку у контексті соціально-політичних взаємин. 

Так понимаю, что именно вы пригласили Александру делать вместе выставку. Как возникла эта идея, почему решили создать проект вместе и откуда это название?

Мы с Алекс и еще одной нашей подругой художницей Жозефин Андерсон познакомились в 2013-ом на художественном обмене RutaRuna между шведскими и украинскими художниками в Пинчук Арт Центре. Позже все мы встретились спустя 5 лет на магистерской программе университета искусств Konstfack в Стокгольме, а с Алекс мы еще и делим одну студию там уже второй год.

Этим летом я начала добавлять цветы под кожу своих мыльных слепков-скульптур. Я опубликовала в своем Инстаграм несколько фотографий полноростовой скульптуры из баллистического мыла с цветами, которая сейчас в коллекции Одесского Художественного Музея. Алекс увидела их и написала мне свои ощущения на счет этих работ о том, что с одной стороны они красивые, а с другой — передают трагедию, личную и тщательно скрытую травму, драму, боль и очень жуткие переживания. А после она показала мне фотографии, которые начала делать только для себя, не планируя их никому и нигде показать. Алекс начала подсознательно фотографировать увядающие и мертвые, но все еще очень красивые цветы, после того, как она узнала, что забеременела. И продолжила фотографировать только для себя, в качестве некой отдушины и личного размышления над новыми внутренними трансформациями ее тела. Она продолжала экспериментировать со срезанными и увядающими цветами даже после рождения ребенка. Фиксация мертвых цветов — это продолжение возрожденческой традиции vanitas, с которой я тоже в той или иной степени работаю. Vanitas напоминает нам о том, что жизнь очень краткосрочна, эфемерна и хрупка. Она может в любой момент закончиться, а в тот момент, когда мы родились — уже начали стареть и неизбежно приближаться к смерти, как цветок, такой красивый, но срезанный и уже мертвый, и это необратимо.

Сначала мы хотели сделать выставку в Стокгольме, но потом я вспомнила, что Марина (Щербенко— прим. авт.) в прошлом году предлагала мне сделать персональный проект в ЩАЦ. Персональная выставка – это всегда интересно, однако гораздо более интересно увидеть свои работы в контрасте, в диалоге с чьими-то. Прекрасно, когда вы имеете равноценный голос и можете говорить о похожих вещах, но через призму своего индивидуального восприятия. Это значительно увлекательней и для художников, и для зрителей. Мы решили, что курировать проект будет Школа Политического Перформанса (далее ШПП— прим. авт.).

Я украинка, но мой первый язык — русский — привет из пост-колониального детства. И в русском, слово цветы ассоциируется также с цветом, «кольором» и его оттенками, не только цветком. Эта игра слов — очень важный аспект идеи всей выставки, в которой я говорю о различных как физических, так и метафорических оттенках кожи, оболочки человека. Я рассматриваю кожу человека как мембрану, которая носит в себе очень много скрытых подтекстов. Может, в Украине это не настолько актуально или не так очевидно, потому что мы — монокультурная страна, где доминирует один этнос нейтрального белого тела. Но когда мы выезжаем за границу — на нас часто смотрят как-бы сверху в связи с нашей коллективной бедностью. А тело украинской женщины все еще также стигматизируется и окрашивается в различные оттенки женщины, которая убирает, которая второго класса, которая легкодоступная и все еще не достойна высокой должности, которая всегда мила и стерпит все. Да и внутри нашего общества тоже так часто происходит.

В своих скульптурах, как и в акварелях, я выстраиваю свой внутренний  визуальный диалог с людьми, которые родились с «цветной» кожей и социальной позицией их тела, и которые тоже, как и я, выросли в колониальных и постколониальных условиях. Поэтому на выставке, как и во всей серии мыльных скульптур с цветами внутри нет ни одного белого бюста, они все разного цвета.

Очень важно, что мы обе из желто-синих стран и это тоже цвет, цвет флага, цвет определенных границ и правил внутри социума. Швеция очень либеральная страна, но в ней присутствует жесткий контроль над телом человека, тщательно контролируемый огромным сводом правил и законов. Еще и численность сторонников неофашистской партии растет. В прошлом году за эту партию проголосовало 17% населения, а ведь население в Швеции составляет всего 10 миллионов и 50% из них — иммигранты. А на сегодняшний день за эту партию уже готовы голосовать 38% населения, которые жадно желают выкинуть «других», «не своих» людей за пределы своей страны по национальным, этническим, особенно экономическим признакам и по цвету кожи.

У нас же, в Украине, другая ситуация по отношению к мигрантам, потому что мы сами страна вечно мигрирующих — мы выезжаем, ищем новые возможности выжить. И часто, чтобы обеспечить свою семью, приходится ехать на заработки, разрывать свои семейные узы. Но даже внутри страны у нас слишком много патриархальных перегибов, которые доминируют над свободой человека.

Поэтому это не просто красивенькая выставка о цветах. Она значительно больше и глубже, и мы препарируем рассматриваем эту фасадную гниющую красоту, показываем трагедию жизни человека.

Расскажите о Школе Политического Перформанса. 

Она зарегистрирована как общественная неприбыльная организация с мая 2017-го года. Я считаю, что самым первым ее проектом был мой несанкционированный перформанс во время открытия Манифесты’10 1 июля 2014 года, где я лежала на ступенях Эрмитажа, прикрытая украинским флагом. Он назывался «254» — этой мой тогдашний номер переселенки из Крыма. Тогда я еще не думала о ШПП. Ее просто не существовало, но это было начало.

В 2016 году летом я провела перформанс на заминированном пляже в Мариуполе и ко мне присоединилась одна из моих студенток. В тот момент во мне уже полностью сформировалась идея о Школе Политического Перформанса, и апогеем был перформанс «Плот Крым» в конце августа 2016 года.

На данный момент мы — я и команда верных друзей, верящих в идею ШПП,  планируем развивать образовательную платформу. У меня много контактов, друзей по всему миру, которые хотят преподавать здесь, создавать совместные выставки, коллаборации, привозить свои знания и помогать интегрировать украинских художников в мировой контекст.

Мы все еще стоим в тени соседа-агрессора, России. А из-за гибридной войны  и экономических турбулентностей, которые очень подкосили Украину, нас все еще нет на культурной карте Европы и Мира, как бы это парадоксально и грустно не звучало. И во многом наши беды из-за того, что наше гуманитарное образование почти отсутствует. Нет серьезного образования или школы, которая учила бы концептуально и критично мыслить само общество, а также выходить за рамки традиционных медиумов искусства художникам и работникам культуры.

ШПП находится там, где находится мое тело. И, конечно, наша цель ориентироваться и работать не только для жителей столицы, ведь в селах тоже очень много талантливых людей. Мне и самой понадобилось пройти очень трудный путь, чтобы получить возможность когда-то давно здесь поучиться. Было бы очень здорово, чтобы девочка или мальчик, женщина, мужчина, бабушка, дедушка, бесполое существо, просто человек могли находиться в кругу единомышленников и развивать свою креативную сторону.

Да, сейчас существует очень много разных арт-курсов и тд. И как минимум они сомнительного уровня, а как максимум — не все это могут себе позволить, таким образом многие из этих курсов тщательно поддерживают миф об элитарности искусства. Вот например, какой-нибудь парень или девушка из далекой Полтавской области или переселенец с Востока или из еще какого-нибудь маленького городка может даже не знать о том, что эти курсы есть. Да и как он/она себе это позволит. А еще в нашем, украинском обществе существует очень устоявшееся мнение, что если мальчик интересуется искусством, то скорее всего он гей, ведь считается, что культура — это женская забава. Я это говорю просто потому, что я с этим сталкиваюсь. Вот и хочется создать серьезную платформу, которая бы без дележки на классы и «свой-чужой» давала б знания и умения на высочайшем уровне.

То есть сейчас ШПП осуществляется в виде конкретных перформансов, но планируется быть бесплатной образовательной платформой?

До сегодняшнего дня ШПП реализовала ряд перформансов и акций в разных городах Украины и Европы. Но мы очень надеемся, что у нас получится стартовать серьезную интерсекциональную междисциплинарную образовательную программу от ШПП. Я хочу найти поддержку и привозить сюда иностранных экспертов, моих друзей и коллег, а также организовать художественную резиденцию в рамках образовательной части ШПП и, конечно, же выставочную деятельность для наших будущих студентов и преподавателей. На данный момент, то что я вижу — культура в стране находится в жутком состоянии и у меня одной нет таких ресурсов и тем более такого пространства, как Мыстецкий Арсенал, например, чтобы максимально вкладывать эти ресурсы в развитие культуры общества. Но я думаю, что имея некий социальный капитал – им надо делиться. Поэтому тоже было принято решение показать, например, выставку «Квіти» не только как мою сольную. Вообще, искусство — свободная уникальная платформа, где возможно встретиться с другими людьми, и без страха поведать о своих идеях. Для меня сейчас очень важно, чтобы так же звучали имена тех художников, которые находятся в тени и тех, с кем я вместе создаю свои произведения. Как на выставке «Цветы» — соавторами моих произведений являются мой муж, архитектор-инженер Улег Винниченко, с которым мы создаем все скульптуры вместе, и Алина Гонтар — с которой мы снимали видео. Суть не только в деньгах и времени, инвестированых в искусство, но и в признании, что очень важно. Важно, что твое время, силы, талант и ум оценены. Следовательно и ШПП о том, что любой человек ценен и талантлив и у каждого свои особенности и поэтому очень важно иметь такую свободную и защищенную платформу, в которой бы они развивались.

Для этого мы строим с Улегом Галерею-Убежище «Гараж 33» в достаточно маргинальном, самом старом рабочем, но очень красивом районе Киева. Думаю, к лету там уже начнутся выставки. Я очень хочу, чтобы это была как раз та самая физическая независимая платформа, где на регулярной основе происходили бы экспериментальные вещи при помощи Школы Политического Перформанса.

Если быть очень-очень откровенной — я страдаю, потому что не чувствую себя полностью реализованной в собственной же стране. Здесь все еще нет мощного международного культурного обмена, мы как-бы в полу-изоляции и на отшибе мира, все эксперименты, все выходы за границу были табуированы сотнями лет и эта память и страх быть особенными и «другими», крутыми и яркими, кажется, уже в ДНК. Народ какой-то закомплексованный, даже в культурной среде тоже встречаю иногда неприязнь или непринятие, опять же таки – сильный недостаток в образовании и экспериментальных художественных и культурных галереях, музеях и тд и тп. Возможно, мне было бы проще иммигрировать, но все равно, для меня очень важно чтобы хоть одной ногой, но быть в собственной стране и развивать ее изо всех сил.

Сейчас я учусь в Констфак и это учеба мечты. Я действительно влюблена в эту школу, хотя мои шведские, избалованные изобилием культуры и финансирования на нее, одногруппники часто ее критикуют. А я хожу по коридорам школы с влюбленными глазами, осознавая свою привилегию, ведь ранее я не получала такую огромную ежемесячную стипендию, как сейчас. И у меня не было никогда в доступе такого количества различных ворк-шопов в мастерских с невероятными ресурсами. И я не обедала в школьной столовой с признанными художниками и кураторами со всего мира. И у меня не было своей собственной мастерской с шикарным ремонтом, в которой можно находиться 24 часа в сутки, когда угодно и за все это ни перед кем не нужно ни унижаться, ни отчитываться, ни оправдываться, а тем более просить. В меня, иностранку, в мое искусство и развитие Шведское общество вкладывает огромные деньги вот уже 2 года. Конечно, я благодарна.

Вот в прошлом году, во время курса по истории перформанса к нам приходила преподавательница вокала из Шведского Королевского Оперного Театра. С ней мы учились правильно кричать, для того, чтобы научиться по настоящему овладевать собственным голосом, хотя, казалось бы, зачем это нужно в художественной школе? Но эти умения мне теперь помогают даже на деловых переговорах или презентациях своего искусства. Этот маленький пример того, в каких крутых условиях я сейчас нахожусь и какую художественную школу я хочу видеть в Украине, потому что именно такой свободы очень не хватает в украинской маленькой, но достаточно конкурентной художественной среде.

Наверное, и об этом ШПП тоже. Это не о политике, не о прямых акциях протеста. Это о политическом теле, о его свободе и праве выбора, о том, что личное — это политичное. ШПП — это философская платформа, в которой люди изобретают другой способ формирования общества, жизни и искусства. Это значительно глубже, чем какие-то сиюминутные лозунги-агитации. Мы не пропагандируем за кого-то голосовать. У каждого человека есть свое политическое поле для высказывания. Да, и конечно эта платформа, где можно кричать, злиться, ругаться, высказываться неудобно для общего мнения.

Перформанс — это такая огромная энергетическая сила, но было всегда интересно, как вы чувствуете себя уже после него?

Я не делаю вещи на сцене. Мой перформанс связан с конструированием реальности. Вся моя практика перформативная, поэтому у меня нет ни начала, ни конца.

Я очень близко все воспринимаю — у меня совсем тонкая кожа и физически, и душевно, поэтому часто мне нужно очень долго восстанавливаться. Сейчас у меня период акварелей, и я работаю именно с рисунками. Не я, а мои акварели делают действие — они двигаются, трансформируются, мутируют, кровоточат гниют, или наоборот зарождаются и заживают. И, вообще, у меня нет разделения в на жизнь и перформанс — это все часть моей перформативной жизни.

А язык для вас имеет политическое значение?

Наверное да, хотя я изначально говорю на русском языке — это мой первый язык, но теперь я отдаю себе отчет, что это постколониальное наследие, поскольку жила по сути в колонии, где проживало много этносов, и нам всем там нужно было как-то коммуницировать. Для этого мы использовали русский язык.

А на сегодняшний день я горжусь собой. Я говорила уже несколько раз в прямом эфире на украинском языке на радио (речь идет о эфире на Радио Культура с Марией Куликовской и Александрой Ларссон-Якобсон в связи с открытием выставки «Квіти» в Щербенко Арт Центре — прим. авт.). Пару раз мне было сложно произнести слова, но я не переводила их в голове, а просто говорила изнутри себя и совсем не стеснялась. И вообще я обожаю украинский язык. Раньше у меня был барьер говорить на нем, думаю это связано с детской психологической травмой: в школе у нас была классная руководительница из Подмосковья, которая почти каждый день нам говорила, что украинский язык – это язык не образованных людей, диалект людей из деревень, и его вообще не существует. Она запрещала нам в ее присутствии говорить на украинском (хотя это громко сказано «говорить», мы максимум пару слов могли произнести). Я всегда бунтовала из-за этого и ощущала несправедливость, меня даже несколько раз хотели выгнать из школы за то, что я инициировала дни украинского языка на переменах.

А потом я приехала в Киев учиться и как оказалось — здесь почти никто не говорит на украинском. Я все еще довольно часто слышу от киевлян, что если ты говоришь на украинском, то ты из деревни и «понаехали». Деревня приравнивается к малообразованным. А я вот не соглашусь. Я вот тоже родилась в деревне, в самой красивой на свете деревне Катарлез, мало того, на самом ее отшибе, там, куда вернулись крымские татары из репатриации. И то, что я родилась и выросла в самой крайней деревне нашей страны, не сделало меня хуже, возможно, именно те качества, которые прививались в нашем обществе там мне и помогают по жизни — просто идти достойно своей дорогой с поднятой головой и ни перед кем не пресмыкаться, уважая других.

А теперь в моей жизни появился Улег и его первый язык — украинский. Он очень красиво говорит на нем. И он меня всегда хвалит, когда я перехожу в семье на украинский. Я думаю, что момент похвалы и поддержки очень важен.

Мне очень хочется больше говорить в публичном пространстве на украинском языке. Однако я не считаю, что если говорю на русском, то я разделяю политические взгляды страны-агрессора. Я не разделяю политические взгляды России и их оккупационную деятельность по всему миру, я резко против этого. Но русский — мой первый язык, и они не могут его забрать у меня. Я как-бы восстанавливаю справедливость — аннексирую русский язык. И хорошо было бы, чтоб украинский все больше и больше присутствовал в обиходе и публичном пространстве.

А зритель? Кто ваш зритель? Видите ли вы его конкретный портрет?

Я думаю о зрителях без гендера и пола. Без разницы мальчик это или девочка, ребенок или старенький, человек с инвалидностью или человек, который не может видеть. Слово зритель мне режет слух, так как на русском это слово мужского рода.

Кстати, в Инстаграм и Фейсбук есть опция отслеживать пол тех людей, которые просматривают наши публикации. Так вот, 61% посетителей страниц ШПП и Гаража 33 — женщины, во всяком случае, так зарегистрированных и репрезентирующих себя в социальных сетях, и только 39% — мужчины. Хотя, например, в прошлом году возле пл. Льва Толстого к нам с Улегом подошла группа парней и один из них сказал: «Спасибо вам за вашу деятельность, это очень важно для нас, для мальчиков тоже». Мне было очень приятно, а Улегу вдвойне, ведь когда мы с ним познакомились, очень долго говорили о гендерных несправедливостях, гендерных ролях в условиях патриархата, которые все еще так мощно доминируют над жизнью человека и над нашими телами. Он тоже делился как ему тяжело в условиях этих рамок. И несмотря на то, что он себя идентифицирует как цисгендерный мужчина с нейтральным телом, он не является представителем патриархальных взглядов. Это человек, который верит в равные условия сосуществования. И я думаю, что именно такие, свободные люди — это мои зрители.

Но первое ваше образование — архитектура. Сейчас вы уже не делаете архитектурные проекты?

Я дала себе слово и у меня был перерыв в архитектуре на 5 лет. Сейчас я постепенно в нее возвращаюсь, и теперь у меня есть четкое понимаю, какую архитектуру я хочу делать.

На самом деле будет неправильно и нечестно сказать, что я не занимаюсь архитектурой вообще, потому что мои перформансы происходят в публичном пространстве, то есть я анализирую план, карту, историю этого пространства, его архитектонику. Через свой перформанс, скульптуру или даже рисунок я меняю структуру пространства, его идею. Это уже не архитектура в классическом понимании, но все же это работа с ней, философское осмысление ее.

Еще вместе с Улегом мы построили и полностью оформили нашу квартиру, а сейчас мы достраиваем Галерею-Убежище «Гараж 33».

Конечно, у меня есть амбиции проектировать, строить удобное, доступное, качественное и действительно красивое жилье для людей.

А почему вы дали себе слово пять лет не заниматься архитектурой?

Я заканчивала магистратуру архитектурного факультета в НАОМА, и, слава богу, звездам и всем богиням, что это был именно факультет архитектуры, а не живописи. И если честно, то я была очень сломлена нашей системой образования. Поэтому теперь и появилась ШПП. Во время учебы в НАОМА с одной стороны, я многое узнала и многому научилась, а с другой — встретилась с тяжелой патриархальной структурой, которая очень надломила меня. Мои безумные эксперименты, начинания и идеи очень часто критиковались и ругались, ведь они были «другими». А потом, в 2016, я попала в Лондон, в Архитектурную Ассоциацию и увидела, что в год моего рождения еще 30 лет назад люди вытворяли похожие сумасшедшие вещи, экспериментировали с телесностью в архитектуре, размышляли о теле через архитектуру и это были их дипломные работы, за которые они получали премии и награды. В НАОМА меня научили сильно сомневаться в себе и не любить себя.

После окончания магистратуры там я решила, что нужно максимально уйти в себя и заниматься перформансом, углубиться в искусство, понять кто я в первую очередь, что такое мое тело, разобраться с признанием своего тела, прежде чем проектировать для других тел.

Хотела начать с этого вопроса, но задаю его последним. Так вот, пока я готовилась, я думала о том, что заставляет вас творить? Правильно ли я поняла, что вы своим искусством даете ответы на происходящее вокруг?

Нет, я бы так не сказала, это слишком амбициозно. Я просто рассказываю о том, что меня волнует, какой мой мир. И если кого-то это интересует, то они могут смотреть и принимать участие.

Я рассказываю одну из историй жизни.