Леся Хоменко — українська художниця, представниця відомої династії художників, членкиня групи «Р.Е.П.» та кураторської асоціації «Худрада». У 2009, 2011 та 2013 роках номінувалися на премії PinchukArtCentre, Future Generation Art Prize та художню премію імені Казимира Малевича.  

Наша зустріч відразу почалася зі згадування про сім’ю художниці — дідуся Степана Репіна. Біографія художника наразі знаходиться в руках Лесі: його роботи мало досліджували, тому Хоменко почала займатися ним ще у 2009 році. У планах зібрати виставку з замальовок та ескізів Репіна та проінтерпретувати, які б полотна могли з того вийти. А ще пізніше — намалювати цілу казку на тему дідусевих робіт.

Как бы ты представлялась тому, кто тебя не знает?

Леся Хоменко — художница, участница группы «Р.Э.П.» (група заснована наприкінці 2004 року, з 2006 року до складу входять Нікіта Кадан, Лада Наконечна, Леся Хоменко, Володимир Кузнецов, Ксенія Гнилицька, Жанна Кадирова — ред.) и кураторка двухлетней образовательной программы КАМА по современному искусству. Все.

В чем твое главное достижение?

Моя суперсила заключается в том, что я исследую локальные, но специфические, художественные идентичности. Я работаю с живописью очень критично в том контексте, где она тотальна: в украинской среде мы живописи-центричные. Оставаться в такой среде живописцем — рискованно. С одной стороны — легко, а с другой — это может не удовлетворять амбиции художника. Я пытаюсь сочетать это. Художник может работать с чем угодно, хоть с пальцем. Это не важно, важно — как.

Запускается программа в КАМА, которая станет альтернативой НАОМА. Очень сильное заявление, расскажи больше об этом.

Мы пока не можем конкурировать по официальному диплому, надеюсь, скоро это исправим.

Всю нашу практику, с середины 00-ых, камнем преткновения было образование. Собственно, поэтому мы и объединились в «Р.Э.П.» — экспериментальную лабораторию, потому что нам не хватало знаний. Тогда интернета не было, а контент искали на Петровке. Мы много спорили внутри «Р.Э.П.» о том, что наиболее политически важно для художника — убеждать уже взрослого зрителя или нет. Проанализировав, я поняла, что менее молниеносный, но более эффективный способ — структурно-образовательный, то есть образовывать.

Искусство должно образовывать?

Да. Общество, где круто развита культура — общество образованных людей. Это все дело вкуса. Мы точно так же не разбираемся в искусстве Средних веков, как и в современном. Это требует специальных знаний, чтобы понимать, о чем говорят работы.

А вкусу можно научить?

В искусстве так точно. Я знаю примеры коллекционеров, которые начинали с жуткого салона, а потом собирали довольно сносные коллекции.

Образование —важный процесс. Мне это интересно, и у меня получается. Например, бюрократией или административными вещами я бы заниматься не могла. Меня это разрушает.

Образование дает возможность придумывать и экспериментировать. Я уже 5 лет преподаю в КАМА вечерний 6-месячный курс, и каждый раз придумываю для нового набора другие задания. Они же друг другу все рассказывают (улыбается).

Первая часть курса — базовые вопросы об искусстве, там мы учимся критическому мышлению. Вторая часть — лабораторные вещи, на которые у меня самой ответов нет.

То, что я сейчас делаю в искусстве, намного сложнее, чем то, что было раньше. Это все благодаря преподаванию.

Кто-то за эти 5 лет стал успешным художником?

Да, Богдан Мороз, например. Он как пуля, берется за все. Некоторые после КАМА меняют направление. Я хочу каждому на выходе дать инструмент. Все студенты с разным уровнем и бэкграундом: кто-то работает в 3D-программах, кто-то живописью занимается, кто-то фотографирует — я пытаюсь дать им ощущение, что их деятельность, в которой искусства нет, может тоже быть искусством. Богдан, например, начал петь и делать перформансы.

В чем особенность двухгодичной программы?

Она вообще другая: 5 дней в неделю, ходишь, как в университет, 2 года слушаешь лекции.

В украинском контексте очень кардинально выглядят долгосрочные программы. Никто масштабным мышлением и планированием не увлекается. Только ты привык, что человек в одном проекте, тут он сразу перешел в другой. Троицкий (Владислав Троїцький — український театральний актор, режисер, драматург і телеведучий. Засновник фестивалю ГОГОЛЬФЕСТ — ред.) в одном из своих интервью сказал: «Общество на чемоданах сидит». Все очень временное: экономическая и политическая турбулентность — никто не может ни на что надеяться.

Мне очень повезло с КАМА: они мне доверяют и обеспечивают функционирующую платформу.

Они вмешиваются в контекст курса?

Нет, никогда. Я всегда закидываю идеи для эксперимента и получаю отклик. Раньше, когда я сотрудничала с инициативами и институциями, там был контроль.

Я предложила КАМА программу, на основе которой смогла удовлетворить все свои амбиции. Мне удалось собрать команду мечты, лучших в своих сферах.

Давай их назовем. Кто это?

Курс делится на теорию и практику. Я попросила преподавателей сделать программы эксклюзивными и разработать их самостоятельно.

Будет две истории искусств: одна общая, а вторая о современном искусстве с Катериной Бадяновой (аспірантка філософії, учасниця кураторського та активістського об’єднання «Худрада»). Также будет полный курс философии в виде сократовских диалогов от Антона Дробовича (Антон Дробович — кандидат філософських наук, експерт у сфері освіти і культури, дослідник міфології та сучасних комунікацій, арт-критик, лауреат ІV мистецтвознавчого конкурс Stedley Art Foundation — ред.) и английский язык, который дает полный инструментарий, от преподавательницы British Council — Даши Аносовой.

Сергей Сабакарь в команде, который для НАОМА разработал гениальную программу по рисунку. Он ушел от академизма в сторону модульных композиций, в Академии его особо никто не трогает, потому что он уникальный рисовальщик.

Со мной будет работать Женя Самборский (український художник— ред.). Мы — два ведущих преподавателя практики. С Женей мы вдвоем прорабатываем курс: что нужно базово понять, как выстроить композицию, свет и т. д. Самборский невероятно вдохновляет и учит не бояться браться за любое, хочет преподавать и умеет все вокруг себя организовать. Он легко переключается со скульптуры на живопись или фотографию. Просто идеально! Одно задание будет перетекать в другое: инсталляция в рисунок, а потом в работу с проекторами и работу с телом.

Анна Виноградова будет работать с телом и танцем. На 2-ом курсе будут медиамастерские, которые будет вести Макс Роботов: фото, видео, все программы, которые работают со звуком. Обязательно будет 3D-программа по архитектуре, которая даст возможность делать превью эскизов и базовую работу с пространством и экспозицией — от Александра Бурлаки.

Самое важное — у нас будет своя, «грязная», мастерская. За это я безгранично уважаю КАМА: они всегда идут на встречу. Мастерская должна стать частью жизни каждого студента.

 

 

 

 

#block-yui_3_17_2_1_1560203936366_47094 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid { margin-right: -20px; } #block-yui_3_17_2_1_1560203936366_47094 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid-slide .margin-wrapper { margin-right: 20px; margin-bottom: 20px; }

На 2-ом году обучения у нас будет курс по self-management. Он закроет вопрос добычи денег. Мы будем давать максимальное количество инструментов: фандрайзинг, подачи всех видов заявок, резиденции, гранты и т. д.

Есть костяк и есть люди, с которыми я еще веду переговоры. У меня больше амбиций, но я не буду их спойлерить. Лет через 10 проект может перерасти в институт. Построим большое светлое здание рядом со старым, которое не хочет ремонтироваться (улыбается).

В чем важность мастерской?

Я часто вижу, что по окончанию вечернего курса, наши студенты могут делать перерывы в практике по году. У них нет привычки и понимания, что ходить в мастерскую каждый день — работа. Я понимаю, людей, которые бояться потерять экономический баланс. В Украине такой контекст, что человек должен быть сам себе институцией: заниматься и образованием, и самокурированием.

Мне повезло: я из семьи художников. Мастерская — в приоритете, у всех членов семьи она была. Меня никто не притеснял, наоборот — очень долго помогали содержать помещение, что стало огромной инвестицией в меня.

Зарабатывание денег было вторичным. У меня было ремесло, а найти каких-то денег я могла всегда. Один раз в жизни пошла на собеседование в 2005 году на должность арт-директора развлекательного центра на Оболони. 1000 долларов тогда была пределом мечтаний. А параллельно «Р.Э.П.», где работа кипит 24/7.

Убеждала директора, что я могу все, но рассчитываю на полставки. Он мне сказал, что буду спать у них на работе. Но я не могла, у меня же «Р.Э.П.»!

У тебя не было ощущения, что и выбора не было, кем становиться, если не художником?

Не знаю. У меня бабушка — биолог. Я ходила в кружки во Дворце Пионеров, где она работала – в художественную студию. Выросла на улице Филатова, в доме, где жили все художники. Наверху были мастерские, внизу гончарные мастерские. Все детство в этом варилась, и это было органично: я — художница.

Возможно ли в Украине быть художником и хорошо зарабатывать?

Это очень зависит от личностных качеств.

Опасно молодому художнику сразу вписываться в коммерческую галерею. Галереи ждут постоянного продукта и стабильности, а молодым художникам нужно экспериментировать.

 

 

 

#block-yui_3_17_2_1_1560203936366_67774 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid { margin-right: -20px; } #block-yui_3_17_2_1_1560203936366_67774 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid-slide .margin-wrapper { margin-right: 20px; margin-bottom: 20px; }

Также важно научить их правильно входить в художественную систему и апплицировать в правильные места. Среди моих студентов часто попадаются те, которые через Instagram продают свои работы или делают что-то, что не соответствует профессиональному подходу.

То есть продавать через Instagram — это плохо?

Любительский уровень. Можно, но нужно делать специфически. Я свои работы так продавать не буду. Арт-рынок — очень снобская вещь, где важно балансировать.

Часто студенты пишут мне, и я рада, что пишут, и спрашивают, а нужно ли участвовать в какой-то инициативе или как продавать абстракцию?

Как?

Самый коммерческий способ — найти архитекторов и сотрудничать с ними. Абстракцию очень часто берут в интерьеры, там она будет хорошо работать.

Тогда, если художник делает пост о продаже в Instagram, то он уже не художник?

Нет. Среди наших друзей есть художники, которые это практикуют. Например, Толик Белов или Вова Воротнев. Это другое, эти художники работают программно. Надо что-то продать — они и делают пост.

Много сейчас в Украине коммерческих галерей, которые выполняют свою основную функцию?

Я одну знаю — VOLOSHYN GALLERY, и я с ними сотрудничаю. Они работают правильно, ездят по западным ярмаркам и все вкладывают в развитие. Они сильно выделяются на общем фоне.

В чем основная проблема украинского арт-рынка?

В отсутствии понимания, что художнику надо платить гонорар.

Арт-рынок в Украине, определенно, существует, в нем появляется много игроков: айтишники, молодые бизнесмены, которые хотят, чтобы им показывали, рассказывали и образовывали.

Проблема арт-рынка в Украине в том, что он живописи-центричный. Недавно, узнала, что Жанну Кадырову не много покупают, хотя она — звезда! Через пару лет она будет очень дорого стоить и станет музейной художницей. Тогда и начнут покупать (смеется), когда ее работы будут стоить по 100 000 долларов.

Западные коллекционеры покупают, например, перформансы. Это совершенно иной уровень понимания искусства: коллекционируя, они создают определенные прецеденты в культуре.

Помимо Жанны, кого еще надо скупать?

Нас всех — группу «Р.Э.П.» (смеется). И саму группу как явление.

Чувствуешь ли ты отвественность за искусство, которое делаешь?

Ответственность — ключевое для меня понятие. Я работаю каждый день не для удовольствия, я долго продумываю. Работаю в копилку, а потом происходят сессии. Красоту вообще не рисую, мне интересно производить работы на грани эстетических вкусов.

Недавно сняла склад для работ — взрослое решение. Вообще я пришла к тому, что нужно лабораторно усложнять мышление, сочетать критичный подход с шизоидным. У западных коллег это получается, и я им по-хорошему завидую. Мы же как self-made художники должны отчитаться за каждый жест.

Почему так происходит?

Потому что у нас вообще институционально не развита среда. У нашего поколения не было никакого зрителя. Мы все это создавали сами. Каждый шаг надо было артикулировать. Для меня путь в сторону цивилизации — усложнение мышления.

 

 

#block-yui_3_17_2_1_1560203936366_85660 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid { margin-right: -20px; } #block-yui_3_17_2_1_1560203936366_85660 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid-slide .margin-wrapper { margin-right: 20px; margin-bottom: 20px; }

Расскажи о проекте в PinchukArtCentre.

Во время выставки в PinchukArtCentre вместе с кураторкой Ксенией Малых у нас не было объясняющего текста к проекту. Текст упорядочил бы это все в иерархию, а я этого не хотела.

Подрамники я сделала ключевыми элементами работы. Их производство было самым важным и самой дорогой частью продакшена: 6 эксклюзивных подрамником из 6 дорогих пород дерева. Столяр, который их делал каждому дал имена. Мы даже звук записали, как их поднимали наверх — голос подрамника! Я поставила работы таким образом, что они стояли посреди зала и их можно было рассматривать как скульптуру.

И во сколько это обошлось?

Больше 2000 евро.

Ты же их забрала потом себе?

Да, вместе с работами.

Что еще сейчас у тебя в работе?

Продолжаю работать с бифлексом. Современная живопись вообще далека от главных идей живописи. Есть техники, которые как живопись вообще не выглядят.

На билфексе я рисую фигуру, а при натяжке деформирую и искажаю ее. Таким образом ухожу от соцреализма, и натяжку делаю важной частью работы. Тогда живопись выглядит как объект, инсталляция.

 

 

 

 

#block-yui_3_17_2_1_1560203936366_94724 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid { margin-right: -px; } #block-yui_3_17_2_1_1560203936366_94724 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid-slide .margin-wrapper { margin-right: px; margin-bottom: px; }

Вы в группе «Р.Э.П.» политичны. Сейчас в Киеве много институций и галерей, которые пытаются уйти от идеологических или политических окрасов. Плохо это или хорошо?

Все-таки начинались мы как художники, а не политические деятели. Очень важно, кто мы такие и как мы работаем — это и есть самый политический момент.

Нас шестеро, хотя было больше, мы всегда делаем одну работу и решения принимаются консенсусом, лидера нет. Благодаря выработанным отношениям внутри «Р.Э.П.» до сих пор существует. Мы очень поменялись, пережили несколько кризисов, но структура функционирует.

Сейчас мы поменяли подход — теперь встречаемся и устраиваем вечеринки. Для нас это политически важно (смеется).

Любая публичная презентация искусства — политический жест. Вынос моего последнего проекта в PinchukArtCentre — очень политический жест. Если я работаю в стол — я не политический художник, а действую в приватном пространстве.

Может ли еще кто-то когда-нибудь стать частью группы «Р.Э.П.»?

Нет! Мы никогда и не стремились к этому. В 2005 году нас было 20 человек. Под конец года стало понятно, что работать сложно. Ты готов часть интересов пожертвовать ради чего-то общего, но не всем это подходит. Много прекрасных художников были в группе «Р.Э.П.» — Алина Якубенко, Толик Белов.

Почему остались именно вы вшестером?

Это случайность.

Есть вещи, за которые тебе стыдно?

Нет. Есть менее удачные работы, но работа, от которой я покрываюсь холодным потом — такого нет.

Когда-то сымитировала конденсат в работе. Сейчас понимаю, что я против любых имитаций. Искусство должно проживаться, или это должна быть заявленная бутафория.

За кем сейчас надо следить из молодого поколения художников?

Я слежу за своими выпускниками. Очень нравятся Ревковский и Рачинский, Малащук и Химей. Хотя я не могу сказать, что это прям новое поколение художников. Оно еще не случилось.

Мои студенты до сих пор в группы объединяются, чтобы систему создать. Они решают часто те же задачи, что и мы, но уже в другом поле.

Есть классные работы, но молодые пока неровно работают. Я могу начать наблюдать за кем-то в контексте работы, а потом бац — и он куда-то пропадает.

Авторка: Настя Калита

Фотографка: Марія Павлюк