Контрактова площа

В самом начале нашей деятельности мы находились в своего рода каменном веке. Мы думали, что мозаика для улицы должна быть очень крепкой и твёрдой, потому найденный в строймаркете керамогранит казался откровением. Керамогранит очень твёрд и кроме того, он мутноватого цвета. Белой керамической плитой для пола мы обзавелись тоже. Из инструмента у нас был только тяжёлый молоток. Керамогранит разлетался острыми осколками, у них были слегка округлившиеся края, в целом это были треугольники и трапеции довольно органического вида. Из этих осколков сами собой складывались черепа: огромные глазищи, огромные неровные зубы. Если перевернуть череп вверх ногами, то получалась ракета, а если перевенуть ракету носом вниз — то получались камни с неба, падающие на Рыбальский мост. Мы были подписаны в инстаграме на множество нездешних татуировщиков, череп был весьма распространённым мотивом. Куда не плюнь — везде череп. Мы не сомневались, что наши черепа — другие, не такие, как у мастеров тату, но потом стало ясно, что череп — это китч. Китч по старинке ассоциируется с целующимися голубями или с лебедями в озере, или с картинами на Андреевском спуске, но на самом деле сегодняшний китч — это черепа татуировщиков, всякая готика, геометрическая абстракция, огромные головы, нарисованные на домах, огромные буквы граффитистов. У нас фобия китча, наверное, для неё можно придумать латинский термин. Так или иначе, мозаика оказалась крайне неподатливым предприятием, сложить что-то связное — это дело большого упорства и везения. И всё равно получится не то, что тебе грезится по ходу дела. Мы стали называть этот процесс «импровизацией». На прилаживание друг к другу обломков керамогранита и толстой плитки для пола уходили часы.

Череп Гитлера получился буквально сам собой. Это была злобная перекошенная морда. На длинной стене загадочного жёлтого дома на Контрактовой она смотрелась абсурдно, если не сказать стрёмно. Мы не сомневались, что наша деятельность на этом завершена (это был ноябрь 2018) — ничего круче и радикальнее, чем череп фюрера из серого керамогранита на стене в Киеве придумать невозможно. Он был жалким и устрашающим одновременно. Он совершенно не был нашим стейтментом или месседжем, мы не хотели его складывать, он сам собой возник. Мы налепили его на стену, не зная, как к нему относиться. Ни фашистами, ни антифой мы не являемся. Мы думали, что будет скандал, но скандала не было. Череп в целом был вполне сереньким, незаметным и безобидным, он провисел довольно долго — почти полгода. Хозяин здания о нём вроде бы заботился: тэги граффитистов, появлявшиеся рядом, аккуратно замазывали.

Позже нам стало понятно, что мозаика для улицы не должна быть очень твёрдой. Она, скорее, должна крошиться и разваливаться при попытке её отодрать от стены. Если схватить ящерицу за хвост, она оставляет его в руке агрессора и убегает. Так должна себя вести и мозаика — разваливаться на части, пока агрессор не потеряет интерес: изуродованная мозаика ему не нужна. Так выжила наша мозаика с черепом Фриды — она потеряла пару зубов, но сохранила лицо.

Фрида без глаза и без двух зубов выжила. Рядом находится сдание СБУ, наверное, оно даёт силу. Зелёный женский портрет вовсе не был черепом, но его, как и Фриду, били и ломали несколько раз. Он находился за кинотеатром Лейпциг на Борщаговке, а кинотеатр силу не давал, так что зелёный портрет до наших дней не дожил. А может быть, дело в том, что Фриду ломали любящие руки — поклонники хотели повесить мозаику у себя дома, а зелёную девушку ломали ненавидящие.

Трьохсвятительська вулиця

Со временем оказалось, что мы делаем стрит-арт. Делать стрит-арт мы, конечно, не собирались. Нам надо было куда-то девать свою продукцию, вот мы её и утилизовали на улице. Наши «штучки» неизменно проигрывали граффити, которые украшали стены Подола. Граффити мало того что огромные, они ещё и яркие. Огромная мозаика была нам явно не по зубам (квадратный метр плитки весит 12 кг), и мы решили, что, во-первых, надо вешать наши штучки там, где граффити нет, и во-вторых, навалить цвет. Сочетание красного и белого известно своей тупой яростью. Именно белыми буквами на красном фоне пишут баннеры со словом «АРЕНДА». Мы дорвались до классической триады красный-чёрный-белый, плюс истеричный жёлто-зелёный. Плитку мы стали покупать керамическую толщиной 7 мм. Насмотрелись видео на ютубе, купили стеклорез и плитколомные щипцы. Нам стали доступны прямые линии и несложный рисунок. К тому же мы озаботились качеством стен.

На Трёхсвятительской улице мы обнаружили фасад давно закрытой аптеки. В подвале по ночам горел подозрительный и устрашающий неяркий свет. Это была ещё не окончательно мёртвая руина. Аптека-зомби! На стене было огромное округлое пятно. Видимо, там раньше находилась будка телефона, а мы к следам сорванных телефонных будок испытываем вполне понятную симпатию. Плюс от руки нарисованный большой красный крест. И никаких граффити вокруг. Всё это выглядело как экслюзивное приглашение. Надо сказать, что стены старинных кирпичных зданий в Киеве находятся в отвратительном состоянии. Кирпич только выглядит как кирпич, но он уже не твёрдый. Между кирпичами должен находиться закаменевий цемент, а находится песок. Плюс всё замазано сверху разваливающейся штукатуркой.

Мы отчистили большое пятно на стене и несколько ночей цементировали стену датским архитектурным цементом — это самое лучшее, что мы смогли достать. Сама мозаика изображала большой красный крест, из-за которого выглядывал зелёный череп. Что это значит? Бойся врачей-убийц? Это вряд ли. И на том свете есть аптеки и врачи? Это куда интереснее. В итоге мозаику сорвали. Шикарный датский цемент совсем не приклеился к древней кирпичной стене.

ВДНГ

Если начать гуглить мозаики, которые сейчас делаются во всём мире, то охватывает ужас. Это сфера вопиюще наивного искусства. Любой рисунок можно выложить кусочками плитки или смальты и получится мозаика. Радуйся разноцветным камешкам и не обращай внимание на примитив рисунка. Мы решили, что нам тоже стоит этим заняться — складывать пэчворк из разноцветных кусочков плитки, только наш должен быть агрессивным и параноидным. То есть быть чем-то вроде хардкора того, что обычно складывают симпатичные бразильские тётеньки. Сначала мы такой стиль называли между собой антимозаикой, а потом наш вкус подкорректировался и мы стали считать, что это современная передовая мозаика и есть.

На ВДНХ на постаментах двух советских бетонных статуй мы наклеили две истерично-хаотичные мозаики. Статуи изображают агронома и колхозницу, это бог и богиня плодородия, а ВДНХ заполнена символами и аллегориями плодородия. Наши мозаики выглядят, как цветы праздничной галлюцинации.

Вообще-то, цветы должны находиться вверху конструкции, на головах персонажей. Букет тоже смотрит цветами вверх. Цветы на постаменте выглядели не просто неуместно, они переворачивали скульптуры с ног на голову. Но в этом был смысл. Дело в том, что никто сегодня не воспринимает эти скульптуры в качестве скульптур, родственников объектов Микеланджело. Нет, это смешные и примитивные артефакты давно прошедшей эпохи злобного и узколобого тоталитаризма. Наши яркие хаотичные цветы (или пятна грибка?!) подавали знак, что старые фигуры ожили, они не смешные и ненужные уродцы, а начали опять плодородить. Это похоже на хоррор-фильм, в котором раскапывают старую мумию и внезапно с неё на прохожих перепрыгивает бацилла, которая заражает всё вокруг.

Гідропарк

Мы не считаем концептуализм или контемпорари арт высшей точкой искусства, скорее, это архитектура. Архитектура громадна и молчалива. Она подставляет тебе свои стены, но она же этими стенами от тебя отгораживается. Есть огромное искушение лепить свои картинки на приличную архитектуру, это большая честь, но и вызов. Мы большие поклонники разнообразного брутализма. Неработающий северный выход станции метро Гидропарк являет собой очень странное зрелище. Это ассиметричная конструкция из простых призм. Она кажется прямоугольной, но при виде сверху у неё не прямые углы — это сильно перекошенная призма, делающая вид, что она простой кубик. Если бы это был бетон, вид был бы приземистый и безрадостно-угрожащий, как у входа на кладбище. Но стены выложены светлым тёплым камнем. Есть в них что-то от древнего Египта. Или от Рима?

Очень похоже на итальянскую архитектуру 1920–1930-х годов. Что бы туда подошло? Суровая морда диктатора? Суровая морда Аполлона? Аполлона мы не потянем, а Муссолини как-то не хочется. Мы решили сделать что-то вроде чёрта — угрожающий, летящий, слегка асимметричный паттерн, который распахнул свои то ли крылья, то ли рога. Мозаика состояла из двух больших кусков. При первой попытке её повесить она упала и поломалась. Мы её отреставрировали, улучшили технологию и сделали вторую попытку. Она провисела несколько дней и, видимо, была снесена работниками метрополитена.

Кто, как и почему срубает наши объекты — это загадка. Существует уникальная фотография, присланная нам нашим симпатизантом. Он случайно наткнулся на процесс отковыривания от стены нашей анархомозаики. Работает сотрудник Института статистики, что напротив ТЦ «Гулливер». Граффити вокруг остались, как и были. Тяга к чистоте и порядку иррациональна. По фотографии видно, что из инструментов у «терминатора» была лестница, халат и какой-то маленький поскребок. Нелегка была его работа. Уничтоженная мозаика — ближайшая родственница тех мозаик, которые выставлены на выставке в Dymchuk Gallery. Её кодовое название — «Два огнетушителя».

Дніпровська набережна

Мозаика отличается от обычной картины на холсте своей материальностью — она тяжёлая, у неё совсем не гладкая поверхность. Мозаика ближе к скульптуре, чем к картине маслом. Прекрасно получавшиеся у нас полоски и треугольники, как оказалось, можно превратить в призмы, то есть выйти в третье измерение. Абстрактная скульптура — родственница архитектуры, ну, или её маленькая собачка. Отливать бетон в домашних условиях не то чтобы очень сложно, а скорее, это пыльно и грязно. Отлить кубик довольно легко, но и непонятно, зачем. Жидкий цемент (бетон — это цемент, смешанный с каменной крошкой) буквально наливают в форму: домашние хозяйки, пекущие кексы, называют её формочкой, металлурги называют её опокой.

Скульптуру интересно рассматривать с разных сторон, она состоит из плоскостей, идущих под разными углами. Тени падают непредсказуемым образом. Если глядеть с одной стороны, скульптура похожа на взлетающую птицу или распахнутую книгу, но с другой стороны она похожа на египетскую пирамиду. Мозаика визуально визжит, а скульптура таинственно молчит, как и архитектура. Чем интереснее форма скульптуры, тем сложнее форма опоки. Главная сложность всего процесса — склеить из пенопласта опоку. Опока — это трёхмерный негатив скульптуры. Если скульптура сложна, то есть содержит углубления и вырезы, то опока — очень сложна. Склеить опоку — реальная трёхмерная головоломка.

Когда рисуешь картину, то всё на виду, ты смотришь на неё с высоты птичьего полёта, ты её царь. Когда делаешь макет скульптуры или тем более опоку, то нет никакого птичьего полёта. Ты не царь, а перепуганный и озадаченный проситель, который выклянчивает у Кришны, чтобы идущие под острыми углами плоскости как-то связались. Мы поставили десятки экспериментов и худо-бедно научились отливать не очень крупные и сложные скульптурки из архитектурного цемента. Он якобы сверхпрочный, но на самом деле бетон у нас получался довольно хрупким. Если уличную скульптуру не только пинать ногами, но и бить камнями, то отламываются куски, и после нескольких атак от неё ничего не остаётся. Профессионалы демонтажа применяют болгарку.

Пирамида Хеопса у Житнего рынка. Судя по всему была срезана болгаркой.Опока пирамиды Хеопса. Она снаружи выглядит устрашающе, куда богаче, чем сама скульптура. Но самое главное — у неё внутри полость сложной формы. Эту полость сфотографировать невозможно.

Вулиця Панаса Мирного

Недалеко от Печерского рынка на красной кирпичной стене мы повесили двух Иисусов. Эти две гипсовые отливки мы нашли ночью под кустами на Андреевском спуске. У них были отбиты руки и их, видимо, выбросили за ненадобностью. Сначала мы хотели их раскрасить, как поступил бы всякий в меру креативный ребёнок, но потом мы решили их зацементировать. Форма у нас была под рукой. Мы только что отлили подложку под морскую звезду, это была мозаика, которую мы наклеили под водой в свежеотреставрированном фонтане перед бывшим Дворцом пионеров на площади Славы. Форма представляла собой шесть узких полосок фанеры, найденных на помойке. Обе гипсовых статуи туда отлично вписались. Мы залили их цементом безо всякой задней мысли, а когда скульптура застыла, то обалдели: мы настоящие концептуальные скульпторы теперь и навсегда! У нашего изделия есть загадочный, а быть может, и подрывной месседж. Два безруких Иисуса привольно расположились в звезде, как отдыхающие на пляже. Что-то это для кого-то значило. Выглядело очень круто, как настоящее западное искусство, Пистолетто или Пригов, или как там их всех зовут, кому все прочие завидуют. Мы решили, что надо всё бросить и двигаться в эту сторону, но больше нам ничего сравнимого на помойках не попадалось, а купить тоже не получилось. Так не зазеленела перспективная ветвь отечественного радикального искусства. Да, вешать нашу сухопутную звезду было довольно геморройно. Звезда оказалась тяжёлой и на жидком клею скользила вниз как по маслу. Мы в темноте, вымазанные дурно пахнущим и адски липким клеем, походили по помойкам, нашли несколько палок и кирпичей, и сумели подпереть статую, чтобы она не сползала. Она провисела пару месяцев. Её били несколько раз чем-то тяжёлым — видимо, молотком. Она висела изуродованная, пока её окончательно не снесли. Так умерла ветвь отечественного искусства.

Ярославська вулиця

Всё вышенаписанное может создать ложное впечатление, что про каждую нашу мозаику или скульптуру можно рассказать интригующую и познавательную историю. Или что у каждого объекта есть смысл или содержание. Или какая-то идея. Или, на крайний случай, переживания и мемуары. Сегодня, кажется, никто не сомневается, что художники действуют в сфере идей. Все арт-объекты, а также их нагромождения — выставки — что-то значат. Выставка — своего рода шарада, она кодирует некоторую тему, некоторый месседж, некоторую аллегорию. Мы ко всему такому относимся крайне скептически.

Наши объекты надо понимать глазами, а не умом, натренированным школьными уроками литературы. У визуальных объектов есть структура. Интересный объект обладает нетривиальной, сложной структурой. Придумать, нарисовать, изготовить нетривиальный визуальный объект — довольно непростое занятие. Нам очень не хочется соучаствовать в семплировании и размножении банальности, тем более банальности с литературно-концептуальным сопровождением, тоже, в свою очередь, банальным. Хочется делать странно выглядящие, парадоксальные, иррациональные объекты. Они непонятно откуда берутся. Они на что-то похожи, но каждый раз ускользают от рассматривания. Их можно рассматривать долго, но рассмотреть до конца не получится. И всё равно остаётся непонятным, как это сделано и что за что держится. Можно воспринимать выставку как манифест: вот что возможно в визуальной сфере, не одна стереотипность туповатого и хитроватого дизайна. Но, скорее всего, каждый производитель контента видит себя в качестве такого манифестанта: вау, я сделал нечто крутое! Я подпрыгнул на некст левел! У ван Гога был такой пунктик: он себя считал не то чтобы авангардистом, но довольно продвинутым (ярко жёлтую краску на белый холст намазывать было не принято). Он переживал, ценят ли простые провинциальные люди его картины, видят ли они, что это красиво и круто? И по его письмам видно, что простые люди, которых он рисовал, в общем относились с уважением и интересом. Им картины ван Гога нравились: он рисовал красивые цветы, его соседи видели, что красиво нарисованы красивые цветы. Ну, и у нас похожая ситуация, наши тараканы с завязыванием визуально парадоксальных конструкций, видимо, понятны и интересны только нам самим, но результат этой кухни внезапно оказывается любопытен и симпатичен просто рандомным людям. Ну, и всё. Больше ничего и не надо.