Українське мистецтво кінця 1980-х–1990-х зараз активно досліджується, сучасність бачить в ньому витоки актуального мистецтва й базу для створення в Україні державного музею сучасного мистецтва. Одеське мистецтво того періоду, як і раніше, складно сприймати як цілісну структуру. Відсутність системних музейних закупівель, непрозорі переміщення предметів мистецтва на артринку призвели до того, що артефакти мистецтва кінця 1980-х–1990-х украй мало представлені у відкритому доступі. Важливим фактором такої непроявленості також стали експериментальні технології виробництва творів, адже деякі роботи не витримали перевірки часом або ж потрапили в умови ненадійного зберігання. Через десятиліття тенденція відкривати мистецтво 1990-х набрала чималих обертів, з’являються колекції невідомих публіці й дослідникам творів, а значить — вимагають аналізу і репрезентації. Сьогодні варто відмовитися від звичного замовчування механізмів колекціонування в постперебудовний час, необхідно пролити світло на ці болючі процеси: без прозорості, без визнання помилок, без їхнього аналізу — неможливо говорити про колекціонування сучасного мистецтва в контексті створення музею сучасного мистецтва в Україні.

Цей матеріал присвячений одеській колекції «Музею сучасного мистецтва (фірми) Тирс», яка понад двадцять років вважалася загубленою, і, відповідно, не була включена в поле формування історій сучасного українського мистецтва. Однак, протягом 2000-х та 2010-х років окремі твори з колекції «Тирс» кілька разів з’являлися на артринку, при цьому стрімко зникали й провокували конфлікти в мистецькій спільноті. Багато авторів досі позначають статус своїх робіт, які опинилися в колекції «Тирс», як «втрачений», адже колекція, в результаті переїздів у другій половині 1990-х, зникла з поля зору. У жовтні 2020-го року Музей сучасного мистецтва Одеси відкрив мистецький проєкт «Тирс» і повідомив про надходження до своїх фондів двадцяти восьми творів, отриманих від спадкоємців засновників «Музею сучасного мистецтва (фірми) Тирс».

Відомо, що сучасне мистецтво частіше ставить питання, ніж дає відповіді на них, і сьогодні вдалим виставковим проєктом вважається той, який дає поштовх не лише до вивчення представленого матеріалу, але й до аналізу його репрезентації. 

Ми поговорили з однією із кураторок проєкту «Тирс» — Христиною Виноградової, яка означила позицію МСМО в історії про колекцію «Музею сучасного мистецтва (фірми) Тирс» і розповіла про підготовку до виставки.

Поздравляю тебя с первым проектом, это важно, что ты взялась за такую сложную тему, надеюсь, в дальнейшем она разовьется в серьезное исследование. Музей современного искусства фирмы «Тирс» существовал в Одессе тридцать лет назад. Расскажи о его появлении, кто стоял в основании Тирса и формировал его коллекцию? Какие задачи ставила перед собой институция?

Насколько мне известно, идея создать музей современного искусства в Одессе появилась еще в конце 1980-х. Официально же ТИРС был открыт в 1992-м году. Идея принадлежала двум архитекторам — Семёну Калике и Георгию Котову.

Название «Тирс» первоначально не предназначалось музею, так называлась фирма, которая занималась кинопроизводством. В 1989 году фирма Георгия Котова и Семёна Калики участвовала в создании одной из первых коммерческих кинолент в Советском союзе — фильме-боевика «Фанат». Целью бывших студентов была покупка мастерской, ведь они оба были архитекторами, и нуждались в таком месте, где можно свободно работать. Но успех от фильма превзошел все ожидания, и появилась возможность сделать что-то еще.

Когда я спросила Семёна Калику о том, как вообще возникла идея создать подобный музей в 1990-х, когда многим людям было не до современного искусства, и никто толком не знал, что это такое, он ответил гениально: «Мы решили это сделать, потому что такого раньше не было». Действительно, в Одессе не было места неофициальному искусству. В 1980-х–1990-х годах работы многих художников не покупали государственные музеи. Их произведения можно было увидеть только в мастерских или на квартирных выставках. Котов и Калика видели необходимость в создании не просто выставочного пространства, но постоянной экспозиции, где можно было бы увидеть неофициальное искусство Одессы.

Структура музея сложилась таким образом: Семён Калика и Георгий Котов были учредителями, директором стал их знакомый — успешный журналист Феликс Кохрикт, позже к команде присоединилась Маргарита Жаркова в роли куратора музея. Вместе они сформировали устав музея и фонд. Весь этот процесс происходил примерно год. Официальное открытие состоялось в 1992-м году.

Как же этот фонд формировался, была ли какая-то экспертная комиссия? По какому принципу отбирались работы для закупки?

Работы в фонде отражали срез художественной жизни Одессы, условно говоря, от нонконформизма 1970-х до «новой волны» начала 1990-х. Туда вошли работы Олега Соколова, Людмилы Ястреб, Виктора Маринюка, Александра Ройтбурда, Сергея Лыкова, Василия Рябченко, Леонида Войцехова, Мартынчиков (Светланы Мартынчик и Игоря Степина), Игоря Гусева, Андрея Казанджий и других.

То есть с 1990-го по 1992-й года происходили закупки работ, верно?

Насколько я поняла, они произошли даже раньше. В 1990-х в Шахском дворце уже была постоянная экспозиция. О периоде 1990-го–1992-го годов известно очень мало, к сожалению, в архиве МСИО нет данных об этом времени, но есть упоминания публикаций в газетах. Мы продолжим собирать информацию о первых годах ТИРСа, скорее всего эти публикации можно найти в городском архиве.

О чем рассказывала «основная» экспозиция Тирса? Об альтернативном искусстве в Одессе или о конкретном периоде?

Эта экспозиция представляла альтернативное, неофициальное искусство в Одессе. Исследовательской работой над коллекцией музея занималась куратор Маргарита Жаркова. Один из примеров ее исследований — проект «В остывающих котлах» 1993-го года. Он стал первой попыткой найти связь между художниками 1970-х–1980-х и 1990-х. (прим. основные экспоненты выставки-художники «одесского концептуализма»). Также были проекты, посвященные конкретным художникам и группам.

Скажи, а была ли в Тирсе такая практика, столь популярная в 1990-х, как «дарение работы за выставку»?

Честно говоря, не знаю. Мы предполагаем, что работы покупались.

Это как-то документально подтверждено?

Тогда в 1990-х никто ничего не фиксировал. Авторское право тоже не было развито. Это очень сложно отследить, нет данных об этом вопросе.

Как происходил отбор работ для коллекции? Кто были экспертами? 

В основном, отбором работ занимался Феликс Кохрит. Я у него спрашивала об этом — он вспоминает, что акцент был сделан именно на неофициальном, неизвестном в то время широкой аудитории, одесском искусстве. Конечно, большую роль также играла интуиция и собственный художественный вкус. Думаю, что Георгий Котов тоже участвовал в процессе, но нам, к сожалению, уже не удастся об этом узнать больше.

Известно, что коллекция Тирса — такое «золотое руно» одесского искусства, столькими легендами и домыслами она успела обрасти за пару десятков лет. Как музею удалось найти работы из этой коллекции и приобрести их? Какое в итоге количество работ из коллекции ТИРСа поступило в фонд МСИО?

Та часть работ, которая у нас появилась, была подарена музею наследниками Георгия Котова для реставрации, сохранения и включения в экспозицию. Я так понимаю, что работы тяжело содержать и реставрировать своими силами, поэтому они решились их подарить. В фонд поступило 28 работ и большинство из них мы покажем на выставке.

Половина из них была не атрибутирована, и тут моя сокураторка — Маргарита Сюй, провела колоссальную работу. Так получилось, что многих художников 90-х годов Маргарита знала лично. Благодаря этому, она по цепочке знакомств восстановила давно утерянные контакты. Ей удалось вскрыть целый пласт истории, который был забыт, в том числе такое арт-место, как подвал Юрия Пальца, — продюсера одесской группы «Треш-машина». Оказывается, в начале 1990-х там была мастерская и репетиционная точка, где музыканты работали вместе с художниками. В свое время там побывали Александр Ройтбурд, Игорь Гусев и Андрей Казанджий. Часть работ, которые мы представим, — принадлежат музыкантам. Тогда в 1990-х они появились и исчезли. Сегодня этих людей было тяжело найти, например, такого персонажа, как «Аркаша», чьим именем были подписаны несколько работ, никто не знал. Мы искали его около полугода. Рита его нашла — его зовут Александр Нечаенко, он моряк. От него мы многое узнали о мастерской и получили ценные фотографии того периода.

Его работы первоначально были в подвале Ю.Пальца, как они оказались связаны с коллекцией Тирса?

Семён Калика и Георгий Котов вместе с Юрием Чеботарем (Пальцем) арендовали эти подвалы на улице Льва Толстого. Делали это целенаправленно, чтобы развивать творческую молодежь. Они помогали нескольким местным рок-группам и знали об этой мастерской. Работы, созданные в подвале-мастерской, видимо, так и попали в ТИРС — через знакомство с Котовым и Каликой.

Там вообще получилась интересная ситуация — художники новой волны повлияли на панков, а панки повлияли на них. В экспозиции можно будет увидеть эти интересные переплетения.

Ты уже частично рассказала об атрибуции. Расскажи, как ведется подготовка к выставке? Готовы ли художники к сотрудничеству в этом проекте, что они говорят?

Да, в основном все позитивно относятся к этому проекту. Первое, что мы слышим от участников процесса: «Я ничего не помню». Для атрибуции мы приглашали художников, чтобы они могли вживую увидеть не только предполагаемо свои работы, но и другие — так, из общего контекста, легче вспомнить какие-то факты. Приходили художники, ставили свои подписи. Так и атрибутировали.

Какие авторы будут представлены на выставке? В каком состоянии к вам поступили работы тридцатилетней давности и какие реставрационные работы проводятся? Почему, на твой взгляд, артефакты оказались в таком плохом состоянии?

Я думаю, это были погрешности в хранении. Мы наняли группу реставраторов, ими была проделана серьезная работа, особенно с полотнами больших размеров. Работы нужно было заново перетягивать, восстанавливать цвет. Для реставрации одной работы большого формата Андрея Казанджия мы хотим объявить краунфандинг.

Наш проект имеет исторический уклон, поэтому нам важно наиболее полно представить коллекцию ТИРСа аудитории и вернуть ее в искусствоведческий дискурс. На выставке будут ранние работы Игоря Гусева, Андрея Казанджия, Мартынчиков, Игоря Стёпина, Виктора Сальникова, Алексея Музыченко, Люсьена и Дмитрия Дульфан. И музыканты, конечно, это будет самая интересная часть, их работы еще не выставлялись.

Хорошо, давай перейдем к глобальному вопросу, который актуален в наше время. Известно, что государственные музеи, фактически обладая предметами искусства, не имеют на них авторских прав. Права сохраняются за художником и его наследниками и только через 70 лет, если не будут проявлены какие-либо притязания на них, — изображения произведений становятся доступными для свободного использования. Как МСИО, как частная институция, поступает с авторскими правами на произведение?

Мы сейчас идем по пути заключения договоров отдельно с каждым художником о праве на использование произведений и не требуем передачи исключительного авторского права для музея. Это долгий скрупулезный процесс, но он происходит.

Расскажи о планах, связанных с выставкой, будет ли издан каталог, готовятся ли публикации?

Мы предложили участникам и очевидцам художественного процесса 1990-х провести авторские экскурсии по выставке. Не могу пока назвать все имена. Точно свое участие подтвердила Юлия Жаркова — научная сотрудница Одесского художественного музея, которая с 1996 года была и. о. зам. директора музея ТИРС (дочь Маргариты Жарковой, сестра Сергея Ануфриева — прим.автора). Также в образовательной программе лекция Вадима Чекорского (художник, второй директор музея «ТИРС») о видео-арте 1990-х.

На выставке будет показаны материалы из архива МСИО о Тирсе. На основе этих материалов мы собрали много информации о том, что происходило в ТИРСе на протяжении 1992-1998 гг. Мы, конечно, не охватили все проекты, но выбрали 12 самых ярких для того, чтобы объемно показать, чем был Тирс.

Наш выставочный проект так же, как и предыдущие «Enfant terrible» и «Лихие 90-е», выносит на поверхность малоизученный период в истории искусства Одессы и Украины в целом. Мы надеемся, что нам удастся восполнить пробелы в памяти о 1990-х, во всяком случае, вернуть историю ТИРСа в общий контекст.