Фрагменты из диалога между не-человеческими агентностями*

Тело как складка между природой и техникой 

Человеческие тела уже давно не являются телами индивидуальными. Они потеряли свою индивидуальную телесность с момента появления информационных технологий. 

Символический обмен, который составляет концептуальный каркас нашей социальной интеракции, начал осуществляться с беспрецедентной скоростью — со скоростью света. Во времена «материальной» корреспонденции сообщение от одного реципиента к другому передвигалось со скоростью почтальона, который эту корреспонденцию доставлял из пункта А в пункт Б. Экспоненциальное ускорение, которое стало возможным благодаря информационным технологиям, не просто увеличило скорость социальной коммуникации — оно создало совершенно новый формат коммуникативного действия. Этот новый формат обладает свойствами «моментальности» и полностью размыкает какие бы то ни было пространственные расстояния и культурные констелляции. 

Вследствие подобных трансформаций сильно меняется формат человеческой телесности. От старой парадигмы индивидуальных тел мы начинаем соскальзывать в плоскость телесности коллективной. Такое положение вещей связано с отсутствием стабильной границы тела индивидуального. Наши тела не статичны. Они перетекают из одного пространства взаимодействий в другое, они пульсируют, сжимаются и расширяются согласно новым технологическим ритмам. Любой технологический артефакт расширяет пределы нашей телесности и, как следствие, открывает новые перцептивные горизонты, в которых плавно мерцают альтернативные вариации будущего. 

Но сейчас мы можем наблюдать, что коллективная телесность человечества производится не только на информационном, но и на биологическом уровне. Сегодняшнюю эпидемию нельзя свести к количественному взрыву индивидуальных заражений — она протекает на уровне коллективного тела и активно его конституирует. Парадоксально, что в ситуации, когда контакт между индивидуальными телами становится опасным и нежелательным, коллективное тело отнюдь не рассыпается, но наоборот — проступает как более связный и цельный сверхорганизм. Заражение перестает быть личным делом каждого — это событие, причина и следствие которого всегда располагается в другом. Мы закрываем лица масками и изолируем свои тела не для того, чтобы обезопасить себя от враждебной среды, но чтобы защитить других от себя. Страх заразиться соперничает со страхом заразить, ведь мы никогда не можем исключить вероятность, что сами являемся источником скрытой угрозы, которая для кого-то может оказаться роковой. 

Джорджо Агамбен сравнивал нынешнюю эпидемию с гражданской войной: мы боремся с невидимым врагом, который может таиться в каждом из нас. Его мысль о том, что враг не снаружи, а внутри, отсылает к границам тела коллективного. Но даже если это «чрезвычайное положение» влечет за собой распад привычных паттернов социального взаимодействия, мы обнаруживаем, насколько сильно наши тела зависят друг от друга, и сталкиваемся с новой степенью коллективной ответственности. Мы больше не можем искать убежища в границах индивидуальных тел и вынуждены мыслить себя как части большого биологического целого. И остановить эпидемию тоже возможно лишь на сверхличностном уровне — путем образования коллективного иммунитета.

Но индивидуальные тела также играют важную роль в пространствах коллективной телесности. В условиях эпидемии отдельно взятое тело — это черный ящик, который может оказаться стерильным (здоровым) или же инфицированным. С помощью технологических артефактов мы сканируем индивидуальные тела, пытаясь определить их статус и оценить потенциальную опасность, скрывающуюся в их пустотах. Для этого современное общество использует разные интерпретативные технологии — медицинские тест-системы, информационные веб-платформы с постоянно обновляющейся эпидемиологической информацией, онлайн-скрининги, модерируемые сложными алгоритмическими системами. 

Другим примером высокого градуса индивидуальной телесности является пример карантинной изоляции. Важно, что в связи с потребностью в повышенной индивидуальной изолированности появляется особый спрос на так называемые «бесконтактные технологии», которые значительно снижают потребность в непосредственном взаимодействии между людьми и одновременно служат коммуникативными коридорами для беспроводного соединения между изолированными телами. Ярким примером подобных технологических инфраструктур могут служить разработки в телемедицине (к примеру, «облачные консультации», когда пациент может пройти консультацию онлайн благодаря ИИ-ассистенту). И, конечно же, особую роль обретает робототехника. Беспрецедентным примером использования роботов во время эпидемии является опыт Китая, где новейшие разработки в сфере робототехники были моментально имплементированы в социотехническую ткань мегаполисов. Такая резкая популярность роботической агентности тоже указывает на наши изменившиеся представления о собственных телах. Человеческое тело теперь окружено не только другими человеческими телами, но еще и «изолировано» (существует в модусе острова) телами роботическими.

Современная роботическая телесность очень разнообразна. Иногда она отдаленно напоминает человеческие тела, что позволяет использовать подобных роботов для достижения социальных задач — в домах престарелых, больницах, учебных учреждениях (а также в сфере интимных услуг). Иногда роботы совсем не похожи на нас, и их телесная архитектура организована сообразно тому функционалу, который они должны выполнять — транспортные функции, наблюдение за территорией.

Во время эпидемии этот новый класс не-человеческой телесности оказался более чем востребован. Робот не может быть переносчиком вируса, робот — это то, что не несет в себе заражение, робот — это технологическая стерильность. В то же самое время новые телесные организации роботов открывают новые возможности для их перемещения и пребывания в пространстве. Так Китай стал первой страной, которая во время эпидемии начала активно использовать дронов с вмонтированными тепловизорами. Все данные, полученные с такого дрона, попадали в статистическую модель, которая посредством алгоритма обрабатывала данные о больных в конкретном районе и создавала «карту заражения», обновляющуюся в режиме реального времени . Так как в самое суровое время эпидемии многим людям было строго запрещено выходить из своих квартир, такие дроны подлетали к окнам домов и сканировали температуру людей, находившихся внутри здания. Такая пугающая технологическая «вездесущность» во время эпидемии странным образом предстала в своем «оптимистическом» обличии.

Активное вовлечение роботов в решение социальных задач указывает на новое понимание нашей собственной телесности. Теперь наше тело не только «подключено» к другим органическим телам, но и находится в прямом взаимодействии с телами неорганическими (роботическими). И, что более важно, решение вполне насущных повседневных задач зачастую становится совершенно невозможным без апелляции к этому новому классу телесности, который теперь определяет наш практический горизонт и социальный потенциал.  

Новые классы нечеловеческой агентности

Вопрос о новых формах агентности становится необходимой частью любой интеллектуальной дискуссии последних декад. Нам настолько нужны новые классы агентов, что мы самолично создаем их каждый день в виде компьютерных программ, роботизированных операторов, систем с высоким уровнем автономии.

Но технологические артефакты — это только одна часть пазла о нечеловеческих агентах. Второй, не менее важной частью этого пазла, являются органические нечеловеческие агенты. Сегодняшняя эпидемия в очередной раз указала нам на важность дискуссий в этой плоскости. Так почему же органическое нечеловеческое так важно для нас сейчас?

К концу двадцатого века многовековая история антропогенных воздействий на окружающую среду достигла критической точки, обнажив реальность необратимых климатических изменений и усугубляющейся экологической катастрофы. Это побудило мыслителей и ученых пересмотреть позицию человека в биокультурном мире, сместив ракурс с антропоцентричной картины на экосистемный подход, учитывающий взаимоотношения между множественными биологическими видами, населяющими Землю. В новой этической парадигме человек лишается самонадеянного статуса повелителя природы и обнаруживает себя лишь частью сложного многовидового разнообразия, к голосам которого теперь вынужден прислушиваться. Нечеловеческие существа обретают субъектность и агентность.

Такой поворот знаменует собой радикальную политическую трансформацию и затрагивает глубинные предпосылки капитализма. В капиталистической экономике многие органические виды расцениваются прежде всего как потенциальный ресурс и выступают сырьем в цепочке индустриальных преобразований и торговых операций. Но крах модерного нарратива о прогрессе и росте высвобождает нас из идеологических тисков отчужденной продуктивности и заставляет пересмотреть отношения с многочисленными формами жизни, населяющими наш мир.

Взаимосвязь технологических механизмов с механизмами жизни будет оставаться непроясненной до тех пор, пока нам не удастся раскрыть вопрос о сходстве (и различии) между биологическими и технологическими способами активности. Начнем с рассмотрения живых систем. Биологический агент, в самом общем смысле этого слова, включает в себя четыре базовых характеристики. Во-первых, он является транзитной системой, которая представляет собой набор состояний и переходов [транзитов] между ними. Во-вторых, такие системы всегда являются интерактивными, то есть могут реагировать на раздражители среды посредством изменений своих состояний. В-третьих, биологическому агенту свойственна адаптивность — способность изменять правила перехода [транзита] между различными состояниями. И, наконец, в-четвертых, живые организмы являются автономными, то есть могут трансформировать свои состояния без внешнего стимула. 

Техника обладает активностью, но ее активность, в отличие от активности любой биологической модели, проявляет себя в другой системе координат. Так, современные компьютерные программы обладают некоторой степенью автономии. Эта автономия, прежде всего, заключается в том, что как только программа была создана и «принята» в работу, она может функционировать без прямого вмешательства оператора-дизайнера. Такое «минималистичное» понимание автономии (и агентности в целом) является важным с точки зрения «отслеживания» более глубоких слоев соприкосновения природы и техники. 

Но техника никогда не обладает полной автономией. Как бы ни хотели современные ученые, визионеры и художники создать утопический сценарий тотальной технологической независимости, техника всегда будет оставаться тем, что создают и используют люди. Так как техника всякий раз материально воплощена (даже в случае с дигитальными объектами), человечество соприкасается с техникой телесно. Таким образом, тела (индивидуальные и коллективные) становятся складкой между двумя тотальностями — природы и техники. Когда в первой части текста мы указываем на факт использования техники природой, мы не должны забывать о человеческом теле как о структурном элементе этого взаимодействия. Иными словами, природа способна «выворачивать» технологические механизмы через складки человеческой телесности.  

Кроме этого, техника не может существовать и эволюционировать отдельно от жизни. В первую очередь потому, что любой технологический инструмент нуждается в определенной деятельной силе, которая его создаст и будет использовать. Техника не может создать саму себя. В этом плане технологические системы принципиально бесплодны. Природа же, напротив, обладает этим динамическим потенциалом плодородия и может «заражать» им технологические экосистемы. Но заражение это происходит через заражение человеческих тел. Человеческие тела, как складка между природой и техникой, всегда заражены динамизмом жизни. Динамизмом, который всегда стремится к экспансивной эксплозии и выплескивается на мир материальных объектов через субъективные цели, желания и мечты человечества. 

Таким образом техническая и биологическая эволюции связаны между собой. Более того, на некоторых участках эволюционного движения техника и жизнь могут рассматриваться в виде «спирального процесса». Как следствие, техника способна «отражать» в себе многие процессы жизни. Тем не менее такое техническое отражение является не «слепым», оно всегда несет на себе ряд существенных «преломлений/искажений». Подобные отражения и преломления становятся ключом к пониманию технологической агентности. Говоря просто, природа и человек не могут воплотить себя в технологическом артефакте полностью. Любой созданный технологический объект всегда несет в себе некое пространство непредсказуемости. Эффект от его использования нельзя смоделировать со стопроцентной вероятностью. Артефакт всегда оставляет за собой последнее слово. Часто именно это последнее слово может вести к совершенно роковым последствиям, эффект от которых еще долго звучит отголоском в ушах предшествующих генераций.  

Вирус — агрессия в миниатюре

Virus на латыни означает «яд». Этим словом биологи в конце XIX века назвали инфекционных агентов, которые не просматривались под микроскопом и свободно проникали сквозь фильтры, предназначенные для отсеивания бактерий. Было замечено, что эти агенты размножаются исключительно в клетках других живых организмов (животных, растений, грибов и бактерий) и возбуждают в них различные патологии. Прошло немало времени, прежде чем наука увидела в вирусе не просто токсин, но отдельное живое существо. До сих пор ведутся споры о том, насколько вирусы отвечает базовым критериям «живого», но они уже прочно вписаны в эволюционную историю как одна из самых миниатюрных и многочисленных форм жизни на Земле.

Тем не менее в антропоцентрической картине мира вирусы продолжают оставаться досадной неприятностью (или «плохой новостью в белковой обертке», по известному выражению биолога Питера Медавара) П. Медавар, Дж. Медавар. Наука о живом: Современные концепции в биологии. — М.: Мир, 1983. Мы далеки от восприятия вируса как живого организма, имеющего такое же право на существование в мире, как и мы сами. Но вспыхнувшая пандемия COVID-19 вернула человечеству эпическое переживание эволюционной событийности — мы вновь почувствовали себя участниками ожесточенной межвидовой борьбы. Наше биологическое превосходство над другими формами жизни на мгновенье стало не так очевидно. И эта ситуация подталкивает нас сместить привычный ракурс и увидеть в вирусе субъекта, обладающего собственной рациональностью и специфическими стратегиями выживания.

Вирус функционирует как внутриклеточный паразит. Это единственная форма жизни, которая не имеет собственных клеток, но нуждается в клетках других организмов, чтобы размножаться и воспроизводить себя как вид. Проникнув в чужую клетку, вирус подключается к ее генетическому аппарату и эксплуатирует его для собственной репликации. Некоторые вирусы образуют внутри клеток сложные “вирусные фабрики”, подчиненные единственной цели — штамповать новые вирусные частицы. В каком-то смысле такие фабрики являются аналогом технологической деятельности человека. Подобно промышленному предприятию, вирусная фабрика принципиально расширяет имплицитные возможности вирусных агентов и использует ресурсы «окружающей среды» — клетки — для автоматизированного воспроизводства жизни.

Проникая в клетку, вирус утрачивает свою форму и нераздельно сливается с ее собственным содержимым. Инфицированные клетки уже не принадлежат в полной мере хозяину — они становятся пространствами межвидовой гибридности, спорными территориями, на которых происходит борьба за жизнь. Но несмотря на то, что эволюционные стратегии вируса описываются через милитаристские метафоры экспансии, захвата и порабощения, далеко не всегда их присутствие в организме означает конфликт или патологию. По мнению биологов, вирус достигает своей эволюционной вершины, когда перестает угрожать жизни и здоровью хозяина, а просто заражает всю популяцию как безвредный сожитель . Возможно, в будущем такие межвидовые ассамбляжи, основанные на сотрудничестве и взаимопроникновении, окажутся более надежной стратегией выживания, чем агрессия и противостояние. Такую необходимость предвидит Анна Лёвенхаупт Цзин для мира на руинах капитализма: «Оставаться в живых — для любого биологического вида — значит находиться в пригодных для жизни сотрудничествах» . 

Можем ли мы помыслить сотрудничество с вирусом SARS-CoV-2? Его воздействие на человеческий организм охватило весь спектр потенциальной конфликтности — от бессимптомного заражения до летального исхода. Борьба разворачивается в плоскости статистических вероятностей. Но даже неощутимые соприкосновения с вирусом меняют нас на клеточном уровне. Человеческое тело может стать или не стать полем битвы, но оно так или иначе обладает средствами коммуникации с вирусными агентами. Одно из таких средств — иммунитет — это своеобразный палимпсест, созданный на стыке межвидовых взаимодействий. 

В динамических соприкосновениях вируса, человека и техники каждая из сторон претерпевает значительные изменения. Стремление к выживанию заставляет нас адаптироваться, мутировать, подстраиваться под меняющиеся обстоятельства. В процессе взаимных преобразований творится многослойный и полифоничный мир, состоящий из переплетающихся агентностей, стратегий, ритмов, масштабов. Зазор между несоразмерными биологическими параметрами человека и вируса производит завихрение, которое влияет на хронотоп общего мира. Пандемия стала таким завихрением, в котором с беспрецедентной скоростью вырабатываются не только технологические инновации и научные разработки, но и новые социальные нормы, этические парадигмы, паттерны повседневности. Мир стремительно меняется, извлекая мощный созидательный импульс из нарушенного эквилибриума.

Словарь

Телесность индивидуальная и коллективная — оппозиция, которая позволяет нам исследовать гибкость и относительность границ органических, технологических и социальных систем. В контексте эпидемии мы наблюдаем смещение границ человеческих тел, опосредованных взаимодействиями с нечеловеческими агентами (вирусами, роботами, технологическими артефактами). Индивидуальное тело стремится к повышенной изоляции и в то же время растворяется в теле коллективном, что позволяет говорить о диалектическом отношении между этими полюсами.

Складка — в этом тексте метафора складки используется для подчеркивания пограничной природы человеческого тела. По замыслу этой статьи человеческие тела являются определенным «местом встречи» между органическими не-человеческими агентами, и агентами технологическими. Тем не менее складка в подобном прочтении не является пустым пространством для взаимодействия, так же как она и не является пассивной точкой интеракции между ними. Человеческие тела (складки) выполняют активную связующею функцию. Они транслируют язык природы в структуры технологических артефактов и, наоборот, перекодируют технологические коды в органические системы; доносят технологическое сообщение до органического реципиента. 

Роботическая агентность (роботичность) — в нашем материале роботическая агентность рассматривается не только как один из инновационных векторов современной цивилизации, но и как новый формат телесности. При этом, роботическое тело — это тело радикально отличное от тела человеческого. Оно, к примеру, не способно ощущать или переживать эмоциональное вовлечение. Тем не менее эти тела занимают очень важную роль в нашей современной реальности и способ взаимодействия с этими «новыми» телами требует более глубокого концептуального рассмотрения. 

Словарь к первой части:

Агентность — это способность к деятельности с высокой степенью автономии. Чаще всего агентность приписывается человеку, так как последний способен рационально (и свободно) выставлять цели и приоритеты для своего поведения. Тем не менее, подобное антропоморфное прочтение агентности сильно критикуется, так как не включает в себя так называемый класс «не-человеческой» агентности. Не-человеческая агентность, в свою очередь, может быть условно разделена на органическую и искусственную (технологическую) агентности. Рассмотрение взаимодействия между этими двумя классами находится в центре этого материала.

Диспозитив власти — понятие, которое часто использовал Мишель Фуко для анализа механизмов взаимодействия истины и власти. Чаще всего диспозитив власти описывает определенную структуру (на пересечении материального и социального), которая поддерживает циркуляцию властных отношений в конкретном общественном домене. Примерами диспозитивов власти зачастую являются различные институты, бюрократические процедуры, материальные артефакты, которые стабилизируют динамизм власти и формируют его дальнейшую эволюцию. В этом тексте понятие властного диспозитива выводится за пределы взаимодействия истины и власти (так как последние являются категориями внутри рациональной эпистемологии, то есть являются категориями исключительно субъективными) и применяется для описания взаимодействия между природой и техникой. При этом мы отказываемся от упрощенного взгляда, утверждающего, что техника всегда подчиняет природу, и вводим вместо него альтернативную версию взаимодействия между органическим и техническим.

Инфицированность — метафора функционирования чужеродных элементов внутри определенной структуры. В данном тексте мы говорим о «зеркальной инфицированности» техники органикой и органики техникой, подразумевая под этим, что каждая из систем внедряется в структуру «оппонента» и инструментализирует его механизмы для достижения собственных целей. Несмотря на то, что такое взаимовторжение не-человеческих агентностей отображает динамику властных отношений между ними, оно может разворачиваться не только в модусе борьбы, но и в форме партнерского взаимодействия.

Природа — понятие, которое мы раскладываем на несколько уровней: (1) проблематизируемый антропоцентричный конструкт, обозначающий позицию Другого относительно человека; (2) тотальность процессов и механизмов живой материи, подчиняющая человека ввиду его биологической телесности; (3) совокупность различных форм жизни, которые наряду с человеком сосуществуют в общем мире и выступают в нем полноправными агентами.

Техника — в этом тексте предложено «расширенное» понимание техники. Кроме «стандартного» взгляда на технику как на набор конкретных материальных (и дигитальных) объектов, которые были созданы людьми для достижения конкретных целей, мы вводим дополнительное измерение технического. В данном материале техника — это не только творение человеческой активности, но и механизм природной эволюции. Последняя нерефлексивно реплицирует (продолжает) себя в технике для достижения своих экспансивных целей.

Тотальность — в самой простой формулировке — то, за пределы чего невозможно выйти. В других формах прочтения тотальность может определяться как то, что целостно формирует современную картину мира. Из такой перспективы в этом материале современная цивилизация рассматривается как результат наслоения двух тотальностей — тотальности природы и тотальности техники, а человек оказывается промежуточным звеном, которое осуществляет сообщение между ними.