Влад Андриевский живет на Троещине и более двадцати лет видит перед собой один и тот же урбанистический пейзаж: сплошной ряд высотных панелек, типовая школа, котельная — все это как будто замерло и застыло вместе со времени. Зная до мелочей матрицу этого района, последние восемь лет он всматривается в это пространство, пытаясь понять: можно ли в этой серости и безликости поздней советской застройки увидеть себя — человека, чья жизнь, чувства и мечты принадлежат к другой истории, но все еще остаются замкнутыми в архитектурном наследии старой. 

Это время-пространство еще больше сузилось весной 2020 во время строгого карантина: март, апрель, май растянулись бесконечностью и все это время Влад Андриевский продолжал снимать привычный вид, не покидая балкона. Для рубрики «Запалення» мы попросили автора выбрать серию фотографий, в которых внешнее — район, недвижимая серость, случайные взаимодействия — становятся формой для внутренних переживаний вовне.

Эти снимки — короткие наблюдения, урбанистические поэзии или фотографические хайку, возникшие от длительного смотрения при маленьком движении, долгом медленном созерцании внутри-снаружи. В них есть чувство замкнутости и неопределенности — как будто в чертах этой строгой модернистской решетки инфраструктурная и социальная неустроенность сказываются на самой возможности желать. В них есть и странная привязанность к знакомому, и желание выбраться из него же — так остро проявившиеся во время вынужденного замедления. Здесь балкон становится местом между, где ты можешь быть и не частью дома, и не частью района. Это позволяет не принадлежать ни к одному из пространств, занимать наблюдательную позицию посреди.

Я живу на шестом этаже. Вид с моего балкона охватывает весь район. Если заглянуть за дом видно Оболонь и Вышгород.

Если безвылазно сидишь дома, закат — это время, когда ты себя развлекаешь. При этом настроение соответствующее — садится солнце, вызывая переживания ухода, убывания.

Живу я здесь всю жизнь, а это наблюдение длится лет восемь, с тех пор как я более углубленно начал заниматься фотографией. 

Мой балкон выходит на школу. После завершения уроков там собираются подростки — гуляют, шумят, веселятся. Весь карантин они там сидели и развлекались. Вон там на фото видно: какие-то другие, более младшие ребята, залезли на помещение технического назначения, что-то там себе прыгали. Потом приехала милиция и они очень испугались, думали, что это за ними. Но это была просто патрульная машина, одна из тех, что регулярно заезжают во двор.

Это моя школа. За этим домом парк, где я провел весь свой подростковый возраст.

Это один и тот же дом, но в разную погоду. Пошел дождь, капли стекают по окну, все ровное поплыло, размылось. С одной стороны, настроение не очень, а с другой — есть намек, что вот оно закончится, будет что-то по-новому, что это все-таки не к худшему, а просто такое время, что нужно подождать.

Других видов здесь мало. Фотографируя с балкона, я знаю, что кадр получится и при этом мне интересно смотреть как этот пейзаж меняется. А во время карантина я больше фокусировался на деталях и думал как выразить свои переживания и углубиться в тему.

Моей маме уже за шестьдесят и подростки ей мешают: они шумят, ругаются матом, слушают музыку. Я смотрю со стороны такого же молодого человека, и понимаю и маму, которой хочется отдыхать, и этих ребят, которые не хотят сидеть дома и так проводят свой досуг.

Этот мальчик не из той компании, а сам по себе. Обходил этот участок несколько раз вдоль забора. Мне нравится, что он ходит как будто по канату. Я смотрю на молодое поколение и возникает ощущение, что для нас жизнь как будто чуть более опасна, чем для взрослого сложившегося человека. Наверное, если сделаешь ошибку — упадешь в пропасть.

Для меня карантин был положительным опытом. Я провел больше времени с мамой и лучше ее узнал. И в себе разобрался. Со второй работы уволился — я долго этого хотел, но никак не решался. В итоге понял, что мне это не нужно. С друзьями тоже стало понятней: кто друг, а кто — нет. Когда теряется реальный контакт, сразу некоторые люди отсеиваются. Ты их не видишь и о себе не напоминаешь — так и теряются отношения эти.

Мама почти ни разу не выходила на улицу за это все время. Я и фильмы с ней какие-то смотрел, и музыку ставил. Дома не снимал. У нас с мамой советская квартира без особого ремонта. Очень сложно найти такой участок, который подходил бы под тот фотографический образ, которым я хочу высказываться.

На карантине достал синтезатор, который мне подарили много лет назад. Он совсем плохенький: больше слышно дребезжание клавиш, чем сами ноты. Здесь две фотографии: одна с лучиком надежды, а другая — реальность, на которую смотришь через трещину, через излом.

Я всегда стараюсь фотографировать прямо перед собой: квадратные, прямоугольные дома, которые не уходят в перспективу. Не хочу превращать этот дом в монумент. Не хочу поэтизировать его обыденность.

Я стал еще более критически относиться к советскому прошлому, особенно в связи с протестами в Беларуси. Понимаю, что оно не такое уж и красочное. Я пытаюсь представить, вот как бы я, таким какой я есть сейчас, чувствовал себя в то время. Но я стараюсь в положительном ключе разобраться с этим прошлым, чтобы сейчас мы, молодые люди имели права, голос, чтобы ощущали свою ценность. Чувствовали себя людьми.

Прозаичность и серость этих районов меня подпитывает. Я пытаюсь понять, как это повлияло и до сих пор влияет на меня. И я понимаю, что хоть это все мне стало близко, но это не то, чего я хочу. Это нормально — хотеть нормальной жизни.

Иногда я хожу в «Метро» — там дешевле и заодно — повод пройтись — и вижу других ребят, скорее всего они моего возраста. Но они уже выглядят так, что весь район сразу же вызывает у меня отторжение. Я не хочу так. Смотреть на него вызывает очень противоречивые чувства: вроде как тебе и нравится эта серость и строгость, но с другой стороны — не хочешь, чтобы это все проникало в твое личное.

Я стараюсь проводить здесь как можно меньше времени: рано утром уезжаю на работу и возвращаюсь уже поздно вечером. Мой обычный маршрут: дом-остановка, остановка-дом.

В дороге домой я доезжаю на маршрутке до Левобережной, и когда поезд выезжает на мост и я вижу весь город, я думаю про себя, что сейчас это все впитываю — пейзаж, людей в вагоне метро, — наблюдаю за этим, но пока не хочу формализовать. Хочется лучше понять место и людей.

Люди одинаковые и в центре, и на Троещине, но в центре, мне кажется, люди стараются выглядеть красивыми, угнаться за целями. Это ощущается даже в ритме, спешке, движении. Когда я выхожу во двор на Троещине, мне кажется, что время замерло.

Я живу мыслью, что скоро все наладится. Что у меня все будет по-другому.