Название новой выставки в Invogue#Art — Hall of Fake — даёт сразу несколько вариантов для интерпретации:

1. Если переводить дословно: hall — зал и в определённом смысле «галерея»; и fake — не только как «подделка», но и как осознанный прием «имитации». Пример такого «фейка» в архитектуре, ставшего для группы художественным символом — колонна, изначально архитектурный элемент с конкретной «поддерживающей» функцией для несущих конструкций здания, ставший в современных архитектурных проектах скорее декоративным элементом, имитирующим свою функциональность. Промо-текст к выставке в интернете говорил: «Наскільки далеко можна зайти, жертвуючи якістю заради ідеї?».
2. Второе, что приходит в голову после прочтения названия — каламбур между Hall of Fake и термином Hall of Fame, в переводе означающим «Зал славы».  Это определённый тип музеев, рассказывающий о выдающихся личностях, брендах, событиях и достижениях в рамках отдельной области. Зал славы рок-н-ролла, Зал славы Adidas, Зал славы ветеранов боевых действий. Экспозиция таких музеев состоит из разного рода артефактов, документов, предметов быта и дизайнерских вещей.
3. Третья, далекая, но позволительная интерпретация — через понятие Hall of Fame в граффити-сленге. Зал славы граффити — это условно обозначенное пространство, стена или территория, часто удаленная от «центра», на которой райтеры рисуют одновременно и на качество, и на количество, плотно забивая локацию своими кусками, и соответственно — это место встречи со своей социальной архитектурой.

Еще раз вспомню промо-текст: «Колектив МНПЛ запрошує в захопливу подорож у світ ілюзій та самообману, вирушаючи в заміський будинок у самісінькому центрі міста». «Загородный дом в центре города», — неожиданно это описание оказывается очень точным.

Попав на выставку в день открытия, я не сразу понял, где начинается экспозиция. Пояснительный текст и экспликации отсутствовали. Это привело к тому, что первый зал выставки сливался с интерьером самой галереи, продолжая хай-тек дизайн и монолитную стойку рецепции. В первом зале зритель сталкивается с композицией из различных колонн, размещенных на подиумах, видимо, как объекты декоративного искусства. Одна из колонн обтянута тканью, напоминая о роботах ушедшего в прошлом году Кристо. У стен плоско стоят белые баннеры с ироничной надписью Column — колонна, и вертикальный холст-окно, разделенный горизонтально на две части: голубую — небо и зелёную — землю. Этот холст тоже обыгрывает форму и функцию колонны, в данном случае «земля поддерживает небо». Со временем на стенах высматриваются маленькие, меньше А5, распечатки на пвх с эскизами и проектами MNPL предыдущих лет. Практически нечитабельный размер изображений становится способом убрать акцент с неактуальных работ, тем не менее сохраняя их в экспозиции как документ.

Я видел, как некоторые зрители терялись в начале выставки, не понимая, на что смотреть: на колонны, мимикрирующие под декорации какого-то арт-коворкинга, или на маленькие экранчики на стене. В каком-то смысле это привело к удачному эффекту — выставка с самого начала работает от пространства, а не от экспонатов. И если рассматривать первый зал как часть целого здания-экспозиции, то это будет двор частного дома или прихожая.

Сразу после осмотра зала с колоннами внимание зрителя цепляется в длинный арочный «туннель», анфиладу (enfilade от enfiler — «нанизывать на нитку»), проходящую сквозь всю выставку и образованную из нескольких арочных перегородок с текстурными принтами и паттернами.

MNPL превращают пространство галереи Invogue#Art в *галерею* как архитектурную форму. *Галерея* — это вытянутый переход между зданиями, туннель. Хорошие условия для развески работ в галерее привели к тому, что это слово закрепилось для обозначения выставочного пространства.

Галерея ведёт нас в следующий зал, выкрашенный в темно-красный, бордовый цвет. У стенки стоит круглый столик со скатертью, на нем — посуда: тарелки с гербами городских районов Киева. Это артефакт «семидневного исследования десяти районов Киева» и последовавшей за ним выставки MNPL в баре «Окно» в августе 2018-го. Рядом чашка с авторским принтом, сахарница в форме колонны. Над столом висит принт с архитектурной композицией, собранной из гастрономических изображений. По бокам от стола — культовые пластиковые стулья-моноблоки, популярные в садовом экстерьере, их ножки «вырастают» из цветочных горшков, как растения. В углу стоит уже *настоящее* искусственное растение. Это веранда с садовым столиком или озелененная столовая?

В середине арочного тоннеля взгляд упирается в псевдо-античный бюст, отлично работающий на прострел. Кудрявый юноша из гипса, не из мрамора, смотрит на нас в ответ. Это греческий бог Гермес, римский Меркурий — харизматичный и хитрый покровитель торговли и посредничества, а также проводник душ умерших в царство Аида.

Образ Гермеса-Меркурия и его атрибуты — жезл кадуцей, обвитый змеями, крылатый шлем и сандалии — можно часто встретить в одесской архитектуре и дизайне: справа от главного входа в одесскую мэрию, в нише, располагается скульптура Меркурия; на эмблеме одесских рублей 1917-го года крылатый шлем и обвитый жезл успешно сочетаются с морским якорем — уже индустриальным, а не античным. На открытии я не опознал бюст (не было подсказки в виде атрибутов) и вычитал про Гермеса уже в рецензии на выставку от Уте Кильтер — спасибо ей. Именно зал с бюстом Гермеса становится развилкой, даёт возможность свернуть с прямого туннеля в сторону — в отдельный зал. Для уставших путников на развилке располагается скамейка — ещё один артефакт из коммерческого проекта MNPL со скамейками для торгового центра, 2014 год.

Уходящий в сторону туннель ведет в спальню: кровать и прикроватные тумбы, над ними искусственное окно в форме логотипа Adidas, на кровати — белая простыня с геометрическим и зооморфным орнаментом, собранным из логотипов современных брендов. Анималистические лого в профиль — Camel, Puma, Lamborghini, Peugeot — играют на наших представлениях о египетских иероглифах и различной этнике.

При внимательном рассмотрении простыни с орнаментом замечаешь, что это белый баннер, на котором неудобно лежать.

К спальне прилегает ещё одна небольшая вытянутая комната — гардероб. Внутри стоят стеклянные витрины, в них — футболки с логотипом баскетбольного мяча, стоящего на колонне, и с надписью Monopoly — наверное, это название баскетбольной команды. Футболка в витрине идеально вписалась бы в Зал славы баскетбола. На стенах висят рендеры проектов с жилыми комплексами-ульями. Монструозные и утопические здания на этих эскизах напоминают о явлении «бумажной архитектуры» — проектах, нереализуемых в виду своих масштабов и технической сложности, и поэтому существующих только на бумаге.

В глубине комнаты еще одна витрина, в ней — мерч с авторским исполнением герба Одессы в виде колонны тосканского ордера, перетекающей в области базы в якорные рога.

По непонятным до конца причинам формы и образы, воспроизводящиеся в творческой практике MNPL, наподобие этой колонны-якоря, хоть и несут очевидный след постмодернистских приемов (деконструкции и эклектики), но видятся мне носителями чего-то подлинного и аутентичного. В данном случае вернакулярный язык, благодаря свободному культурному смешению, даёт возможность не исказить, а напротив — сохранить локальные традиции и «оживляет» их, позволяя общаться друг с другом. Будто образуется кросс-историческая тропа, которая горизонтально связывает греческие полисы и ЖК «Посейдон» в Одессе, древние иероглифы и современные логотипы. У такой горизонтальной тропы, в отличии от вертикального построения, есть хронология, но нет иерархии.

Возвращаясь, сворачиваясь обратно к развилке с бюстом Гермеса, мы заходим в следующую комнату выставки-дома. Встречающая арочная перегородка не догрузила файл и целиком залита паттерном с надписью “texture”. В комнате справа — полка с разными объемными формами и моделями, немного дадаистичными в своём сыром исполнении: маленькая колонна, поддерживающая найденную веточку дерева, и бумажный стакан для газировки — на самом деле только его форма, отлитая в бетоне вместе с трубочкой. Рядом на полке — альбом с фотографическим исследованием местной вернакулярной архитектуры через оптику MNPL, изданный Croatan Edition в 2014-м.

В противоположной стороне комнаты есть флаг на стене, стол в форме карты, на нем небольшая архитектурная модель из ПВХ, рядом стул модели ISO — лидирующей в области стульев для конференц-залов.

Эта нейтральная, офисная композиция является шифром, несущим в себе определенного рода манифест.

Флаг — политический и идеологический символ, транспарант. Флаг MNPL состоит из двух пар чёрных и белых квадратов и вертикального серого прямоугольника между ними. Распухшая фантазия видит в этом флаге изображение Инь и Ян, переосмысленное в монолитном стиле конструктивизма, и главное — освободившееся от бинарного черно-белого стазиса в срединный путь — серый. Можно ещё вспомнить поверхностное прочтение белого флага — как символа перемирия, пассивного состояния, и черного — как активного и революционного.

Под флагом стоит большой зеленый стол-карта, сделанный из ДСП, в нем проявляются знакомые очертания — это карта Одессы. На ней располагается вытянутая архитектурная модель с несколькими комнатами, соединенными арочными проемами — это модель загородного дома, в котором мы находимся. Когда обращаешь на это внимание — испытываешь небольшой шок, как выход из матрицы. Будто тебя, смотрящего на эту модель, тоже спроектировали. Архитектор этого проекта, видимо, должен сидеть на стуле, стоящем рядом. Его сидение обтянуто тканью с принтом морских волн; по отношению к карте Одессы стул располагается со стороны моря.

Взгляд со стороны моря, не со стороны индустриального города, центра, столицы — такое может позволить себе только архитектор-демиург. Если вернуться к выискиванию отдельного функционала у каждой комнаты на выставке, то сейчас мы находимся в мастерской или кабинете. Описанную инсталляцию можно назвать «Рабочий стол архитектора» — подобная «сцена» часто встречается в музейных экспозициях. Обычно это декорации, имитирующие рабочее пространство конкретной личности или целой профессии: кабинет художника, кабинет коллекционера или конкретный пример — письменный стол Леонида Утёсова в одесском Музее-квартире Леонида Утёсова.

В военном музее аналогом этой сцены может выступать стол с картой сражения и призрак стоящего за ней главнокомандующего — в этом случае личность вторична, нам показывают «план» и передают милитаристскую установку. Позиция MNPL, смотрящих на карту Одессы извне, определённо имеет в себе подобный атакующий характер, направленный на тотальную реконструкцию.

Последний зал снимает семантическое напряжение. Эмбиент. Пустая и просторная комната, самая большая по метражу в галерее. С небольшим эхом звучит аудиоинсталляция, собранная из разных полевых записей. Ветренные, неактивные звуки животных и природы, отсутствуют индустриальные шумы. Луч проектора являет на стене эскизы оконных рам необычной формы, за ними — небо и море, горизонт теряется в синем градиенте. Это динамическое «окно» загородного дома, состоящее из разных изображений, сменяющихся с плавной скоростью виндоус-презентации. Превью всех вариантов оконных рам распечатано на холсте перед входом в зал. Большая лоджия, и мы в ней.

Когда ты оборачиваешься, чтобы осмотреть пройденный путь, случается финальный, уже подсмотренный заранее, твист — арочные перегородки с яркими текстурами, образующие анфиладу, с обратной стороны оказываются подделкой — пустые белые изнанки баннеров, натянутых на деревянные каркасы, всюду торчит монтажная пена.

Две стороны одной медали, и сама медаль — подделка.

Хочу также поделиться оптикой моей мамы относительно выставки. Она не успела попасть в галерею до начала карантина и ее впечатление основано только на фотографиях экспозиции. Соответственно, мама видела все объекты плоско, как мебель в каталоге домашнего интерьера. Фейковая подложка выставки осталась скрытой, как и свойства пространства. Отметив поражающую креативность MNPL и факт, что «у них теперь на колонны больше авторских прав, чем у греков», мама завершила свою рецензию словами: «А потом думаешь: почему нет? Почему бы не жить в таком доме и в таком мире?». Промо-текст к выставке говорил: «В цьому притулку можна відчути себе гостем, але не можна залишитись жити» — нельзя, но очень хочется.

Если рассматривать выставку в целом как модель, как новый тип жилого пространства — появляется вопрос о его функциях и задачах. Кажется, что это абсолютно антиутилитарная архитектура, жертвующая качеством исполнения, а значит и прикладными качествами вещей, ради идеи и концепции. В этом случае эстетика и художественная сторона архитектурно-художественной практики MNPL должны выходить на первый план. Но как антитезис хочется использовать архаичное и тем не менее актуальное в контексте современной архитектуры высказывание австрийского архитектора Отто Вагнера (1841-1918): «Бесполезное не может быть прекрасным». «Полезность» художественного подхода MNPL в архитектуре, как и «полезность» искусства в целом — определить сложно. Но в этом доме хочется остаться жить, потому что он отвечает моим потребностям — потребностям в живом и семантическом языке архитектуры, который может становиться комментарием или высказыванием: политическим, историческим, социальным. Языке, который был бы не закрытым кодексом, а открытым кодом. Вернакулярная архитектура обладает потенциалом прямого действия, возможностью сохранить традиции и локальные практики разных культур, вписав их в современный контекст на равных правах. Отказавшись от «гонки сооружений», позволяя себе бесполезность и творческую свободу для каждого индивида, антиутилитарная архитектура становится антитоталитарной.

Как завершающее дополнение, я хочу выделить определенный тон в архитектурном языке MNPL, который обосабливает эту группу от подобных художественных проектов, вроде как иронизирующих над архитектурным китчем или деконструирующих традицию. Торговый центр представленный в виде греческого храма — и настоящие сооружения такого рода, и художественная ирония над ними — это пошло и избито. Такой художественный комментарий — часто озлобленный и причитающий об уничтожении архитектурного наследия, сейчас чаще всего остается бесплодным, он изжил себя. Взгляд и тон MNPL в этом случае остаются спокойными. В работах этой архитектурной группы нет иронии в классической форме, вместо нее — прагматичный и пытливый подход, направленный на выискивание и создание нового. Даже если это «новое» снова придется искать в прошлом и в эклектике.

Пересматривая архив фотографических исследований группы в инстаграме, состоящий из абсурдных, смешных и наглых примеров самостроечной архитектуры, со временем перестаешь смотреть на самостройку как на символ упадка. Неожиданно начинают проявляться удачные архитектурные решения и технологии, которые, как следствие, можно высмотреть и в работах MNPL. Если научиться обращать больше внимания на элементы городской среды, то этот метод можно перенять как идею, как инструментарий с открытым программным кодом. У такого подхода есть две хорошие общие черты с концептуальным искусством — инструктаж и методология. Такое искусство помогает рассмотреть внутренние механизмы исследуемой системы непосредственно и воспроизводить их в дальнейшем с помощью любых доступных средств.

Художник и скульптор Сол Левитт в своём тексте 1967 года «Параграфы о концептуальном искусстве» вводит 35 тезисов концептуального искусства. 33-й пункт говорит: «Сложно испортить хорошую идею плохим исполнением».