Катя Мищенко: Я бы хотела начать разговор с объяснения названия. Вы говорите об особенном образе женщины певицы в шоу-бизнесе. Я так понимаю, что это отправная точка, с которой вы начинаете свою рефлексию. Расскажите об этом больше.

Варвара Гранкова: В основе перформанса несколько идей, то о чем вы говорите — это одна из идей. Это роль женщины вокалистки, которая по сути является носителем голоса, но у нее часто нет права на собственный голос, на выбор того, что она хочет надеть, как она хочет выступать. Особенно в популярной культуре и массовой культуре вокалистка является объективированной, которая хоть и обладает вокалом, но по сути не обладает голосом. Вторая мысль этого перформанса довольно личная и касается моей травмы. Конечно, многие художники работают со своей личной травмой. Я много лет занимаюсь вокалом и казалось, бы что не должно быть барьеров, но этот барьер всегда возникает, когда я выхожу к публике. Я не могла через это переступить. И третье — это статус женщины и насилие, которое она проживает. Эта кровавая жидкость, которая капает на меня (свекольный отвар) символизирует то насилие, через которое проходит женщина.

Катя Мищенко: Диана, у вас была важная роль музыкального сопровождения того действа, которое мы видели. Первый мой вопрос — почему вы были в маске, второй — как музыка взаимодействовала с телом Варвары. Я наблюдала за хореографией Варвары и поняла, что они каким-то образом взаимосвязаны.

Диана Буркот: Мне посчастливилось найти Варвару, с которой мы придумали перформанс. Перформанс «Красный голос» — это серия новелл. Каждая новелла это отдельная история и отдельный герой. На данный момент их семь, есть еще пролог. Я являюсь тем человеком, который общается с героями, находит общую точку, тему, которую хотелось бы раскрыть и, может быть, даже прожить. С одной стороны, есть определенный элемент арт-терапии в этом. Но с другой, нет традиционных практик как в терапии. Я всегда остаюсь за кадром, поэтому я в маске. Я как будто присутствую на перформансе и будто меня нет. Например, я готовлю этот свекольный отвар.

На счет музыки и хореографии: мы сразу пришли к такому решению. Это очень живой перформанс. У меня всегда заготовлено несколько семплов, на основе которых я импровизирую. В перформансе Варвары очень много чувств и эмоций. Она постоянно что-то переживает и я стараюсь музыку составлять так, чтобы она соответствовала этим состояниям.

Катя Мищенко: Аня, я хотела бы спросить тебя об отделении голоса от тела. Иногда мы воспринимаем голос как что-то, что существует отдельно от тела. В феминистской теории и практике голос как раз является феминистской манифестацией, а тело чем-то что объективировано; как что-то находящееся в рамке, которую нельзя порушить. Может быть сможешь об этом рассказать именно в срезе истории перформанса.

Анна Циба: Спасибо за вопрос. В первую очередь хочу поблагодарить организаторов  и художниц за проведение перформанса. На самом деле это очень художественная работа и у вас прекрасный вокал. Хочу немного проблематизировать сам подход к женскому голосу. Если мы посмотрим на историю, когда место женщины было не в политике, не в армии, не в культуре и искусстве, а на кухне, это было такое замкнутое женское пространство. Естественно, тогда голос женщины не был слышен, были слышны голоса мужчин. Если мы обратимся к нашему времени, то в данном случае я не согласна с тем, чтобы мы говорили о некоем универсальном женском голосе. Потому как феминистская критика обращает внимание на то, что есть ряд женских опытов и женские голоса они тоже разные. Метапозиции в данном случае существовать не может. Апелляция к исполнительницам, которая есть в перформансе, имеет место быть. Но мне кажется, что суть проблемы лежит в первую очередь в капитализме, а не в патриархате. Потому что сами женщины, исполнительницы эксплуатируют с целью того, чтобы «продать себя». Продать свой продукт и свой образ. Здесь как раз можно вспомнить о двух современных исполнительницах. Первая — Бейонсе. У нее нет продюсера, она сама создает себе образ и сценические решения. Она является авторкой собственного музыкального проекта и своих текстов. Они у нее достаточно эмансипативные. Но это такой «феминизм с голой попой». Она накрашенная, хорошо выглядящая, обернутая в красивую упаковку, но поет о том, как проявить свой голос. Вторая — Луна. Она не называет себя феминисткой, но очень много говорит о женственности и женском. Это происходит не на уровне рефлексией, а на интуитивном уровне. При этом у нее есть группа музыкантов, которых можно сказать, она эксплуатирует. Они не видны, они ей подыгрывают. Всегда есть только она, ее образ и ее тексты. И если разбирать эту сферу дальше, то можно увидеть что это есть капиталистическая структура, которая инструментализирует музыкальные проекты, образы и сам феминизм. Хотя феминистская критика этому сопротивляется всячески, потому что очевидным есть то, что у капитализма нет никакого эмансипативного посыла.

Катя Мищенко: В перформансе тема тела является центральной. В таком случае, чем является голос: репрезентантом духа или телесным порождением?

Анна Циба: Я начинала свой прошлый ответ с того, что у каждый женщины есть свой специфический опыт. Такими же являются и голоса. Поэтому я не согласна с тем, чтобы в нынешнее время отделять голос от тела и от опыта. Ведь, все мы зависим от нашего опыта.

Феминистское искусство и феминизм в развитии совпадает по времени с золотой эпохой перформанса — это 1960-1980-е годы. Тогда же появляется концептуальный перформанс. Мне кажется из-за такого «совпадения» и происходит это накладывание одно на другое.

Катя Мищенко: Вопрос к Варваре и Диане: я во время перформанса даже слышала запах свекольного отвара. Объясните появление этого немного архаического элемента в вашей работе. И в целом хотелось бы, чтобы вы  прокомментировали элемент архаики и ритуальности.

Варвара Гранкова: Мне нравится то, что он сладкий, я его пью. Я являюсь также участницей группы РОЙ (в группу входят художницы Анна Бутенко, Варвара Гранкова, Антонина Горбенко, Люба Саутина, Виктория Хренова, — Ред.), в рамках которой мы изучаем ритуалы и переосмысляем их в современном искусстве. Для меня ритуалы — это корни. Beetroot — это корни и ты идешь через корни, встречаешься с самим собой. Для меня это так.

Диана Буркот: Важно, что отвар готовится руками. Есть в этом что-то от ведьм, а грубо говоря, ведьмы — это первые феминистки. Вся эта история с женским трудом на кухне также важная составляющая в данном перформансе. Важно, что свекольный отвер это не просто водичка какая-то, а то, что приготовляется специально. Архаика появилась в проекте сама собой. И это здорово, что есть интуитивные вещи, которые к нам приходят и которые мы принимаем и осмысливаем уже в процессе. Важно, что мы оставляем пространство для подобного. Архаика для меня связана с женским. Женщина — часть природы. Все-таки женщина осмысляет процессы по своему.

Я бы также хотела прокомментировать тезис о Бейонсе и Луне. Не стоит путать понятие феминизма и феминности. Луна — это проект как раз о феминности. Про природную женскую составляющую.

Варвара Гранкова: Я также хотела добавить, что выступаю в таком нижнем белье именно потому, что это работа и о навязанной сексуализации и объективации.