«Кожны дзень» — это один из лозунгов беларуских протестов. Он говорит о том, что борьба происходит каждый день, борьба за права и свободы. При этом и противостояние нынешней власти, которое активизировалось после фальсификации выборов и «победы» Александра Лукашенко, длится вот уже больше полугода. Расскажите, пожалуйста, когда вы собрались как кураторская группа для работы над выставкой? И какое ваше участие в протестном движении: как граждан, активистов, художников?

Андрей Дурейка: Инициатива поступила от «Мистецького арсеналу» и фонда «Відродження». Сперва они обратились к Валентине Киселевой и Анне Чистодердовой из галереи «Ў», которая за время этих драматических событий перестала существовать, а один из совладельцев галереи, Александр Василевич, до сих пор находится в тюрьме. Заявленная тема и объем выставки, если бы были представлены одним куратором, наверняка выглядели бы весьма субъективно. Это и привело к решению собрать кураторскую группу.

Марина Напрушкіна: Я бы не стала участвовать в подобной инициативе, если бы уже не собралась такая большая кураторская группа. Мы до сих пор погружены в протесты, в этом процессе непросто параллельно делать выставку.

Алєксей Борісьонок: Выставка, которая получилась в итоге, не могла бы получиться, если работой над ней занимался бы один человек. Я думаю, что для всех нас было важно работать вместе. Наши разные позиции, разные подходы, разные темы, к которым мы обращаемся, помогли сделать выставку такой полифоничной. 

Антаніна Стєбур: Поддержу коллег и коллежанок: подобную выставку по этическим и политическим моментам невозможно курировать в одиночку. Мы говорим о создании более горизонтальных децентрированных сообществ, поэтому политически было важно повторить более распределенную, более горизонтальную модель кураторства. На уровне рабочей группы у нас тоже получилось построить горизонтальные взаимоотношения — все вопросы мы решали коллективным обсуждением.

Андрей Дурейка: Стоит еще заметить, что у нас был предыдущий опыт курирования выставки беларуского искусства в Киеве в «Изоляции» (ZBOR. Рух біларуського мистецтва. 2016). Она стала важной предтечей для формирования разговора сегодня.

Сєргєй Шабохін: Также отвечу конкретно на ваш вопрос — когда именно мы собрались — это было всего за полгода до открытия, что стало для нас серьезным профессиональным вызовом, учитывая колоссальный объем работы. А в протестном движении мы как участницы и участники выставки проявляем себя по-разному: кто-то буквально ходит на протесты, кто-то переосмысливает происходящее творчески, другие участвуют во множественных сетях солидарности. Сложно найти того, кто спрятался в эскапизме и никак не проявляет своей гражданской позиции.

Как вы выбирали работы для выставки? И как принимали решения?

Максім Тимінько: Изначально мы составили список из более чем 180 проектов и потом, путем длительных обсуждений, споров и нахождения компромиссов, мы смогли отобрать работы 47 авторов и авторок. Важно подчеркнуть, что это не репрезентативная выборка беларуского современного искусства. Это те работы, в которых мы смогли найти концептуальные взаимосвязи и точки соприкосновения друг с другом, которые так или иначе смогли вписаться в общий рассказ о революционных изменениях в беларуском обществе. 

М. Н.: Поработали по принципу включения. Как основу можно видеть обращение к «цепочке солидарности». С лета прошлого года люди в Беларуси выстраивались цепью, которая могла проходить через весь город. В такой «цепочке солидарности» стоят люди с самым разным опытом, разного возраста, профессий. 

А. Д.: Нас часто упрекают, что многие значимые работы не вошли в проект. Но изначально вообще предполагалось показать 20 проектов, а получилось — 59 из 180 нами рассмотренных.

Цепная реакция проявилась не только в отборе работ для выставки, но так же и в формировании экспозиции. Таким образом получилось представить на выставке не столько индивидуальные высказывания, а создать полифонию художественных звучаний.

Цепная реакция проявилась не только в отборе работ для выставки, но так же и в формировании экспозиции. Таким образом получилось представить на выставке не столько индивидуальные высказывания, а создать полифонию художественных звучаний.

А. Б.: Стоит также подчеркнуть, что мы не кураторский коллектив, а скорее рабочая группа, которая возникла как реакция на ситуацию. Именно в такой композиции мы работаем первый раз. Наша работа имела характер ассамблеи: мы старались и учились вместе с протестами слушать и слышать друг друга. Через проговаривание мы балансировали между компромиссом, делегированием и консенсусом. Важно отметить то, что не все решения принимались консенсусом — это было важно, чтобы сохранить какие-то линии напряжения, противоречивости. Концептуальную часть выставки мы старались прорабатывать в формате ассамблеи, чтобы все голоса были услышаны и стали частью общего пространства.

С. Ш.: Мы практически «каждый день» общались в сети и продолжаем это делать, ведь проект не завершен и среди прочих вопросов кипит работа над каталогом. Каждое выбранное нами произведение подвергалось длительному и горячему обсуждению. Все работы по-разному работают или соотносятся с контекстом событий в Беларуси, и мы старались выявить эти различные художественные стратегии, поколения, источники и голоса.

С каким опытом каждый из вас вошел в группу и что привнес?

А. Д.: Для меня эта выставка стала подведением итога за 15 лет деятельности. Когда в 2008 ко мне обратились с просьбой высказаться о беларуском искусстве, в котором доминировало понятие «ничего нет». И тогда мне это очень не нравилось. Все говорили: галерей нет, музеев нет, школ нет. Но я сказал: художники есть. С того времени я начал делать много разных презентаций, выставок. А сегодня уже не требуются комментарии, нынешняя выставка говорит о масштабе, состоятельности беларуского искусства.

А. С.: Мы участвовали и до 2020 года в активистских и политических движениях. У каждого из нас свой опыт подобного участия. Понятно, почему выставка для нас важна — мы всегда были вовлечены в процесс. Вместе с тем курировать подобную выставку — это значит каждый раз обходить целый ряд подводных камней, которые неизбежно возникают из-за отсутствия дистанции, сильной эмоциональной вовлеченности, постоянных трансформаций протестных событий и т. д.  Например, есть большая опасность превратить искусство в иллюстрацию к протесту. Для нас было принципиально рефлексировать на эту тему, стараясь избежать иллюстративности, показать, что искусство обладает языком и инструментарием для солидарности и сопротивления. Мы хотели, чтобы так не было, и сделали наш проект более инклюзивным. На выставке есть работы непрофессиональных художников, людей, которые делали жесты скорее как активисты — гражданские акты. Нам также было важным показать тему насилия, не как случайного, а как вшитого в механизмы функционирования общества. То насилие, которое происходит сейчас, было и раньше: на уровне семьи, образования, других институций в течение многих лет происходил процесс легитимации насилия. В рамках выставки мы сделали фокус на связи домашнего насилия и политических репрессий. 

М. Т.: Живя вне Беларуси колбасит от невозможности участвовать физически в протестах. И от этого очень много неудобных и непонятных критических вопросов. Даже та же платформа cultprotest.me, которую мы организовали вместе с Сергеем Шабохиным… Призывая людей постить свои плакаты и листовки, находясь в ситуации, когда ты в безопасности, а других могут посадить за это… Плюс к этому сомнения, насколько искусство уместно во время массовых репрессий, пыток и издевательств над людьми. Насколько вообще язык искусства может быть уместен в такой момент? Но, с другой стороны, невозможно ничего не делать. Сейчас просто невозможно молчать и оставаться в стороне. 

А еще меня удивляет, почему в Украине очень многие совершенно не понимаю причин происходящего в Беларуси, не понимают сути режима. Почему в стране, которая пережила несколько революций, в которой идет война, почему такое большое количество «Лукашенко-Versteher’ов»? Непонимания другой ситуации в Беларуси есть много. А с другой стороны, многие говорят, что беларусы слабаки и не могут никак «изгнать» диктатора… Поэтому, мне кажется, было важным показать, а скорее самим разобраться, задать вопросы, что же у нас происходит сейчас: почему у нас мирный протест, почему он децентрализованный, почему у нас горизонтальные связи, почему у нас сеть.

Поэтому, мне кажется, было важным показать, а скорее самим разобраться, задать вопросы, что же у нас происходит сейчас: почему у нас мирный протест, почему он децентрализованный, почему у нас горизонтальные связи, почему у нас сеть.

М. Н.: Каждый день друг с другом разговаривали, начинали зачастую с обсуждения событий в Беларуси и потом уже приходили к выставке. Иногда казалась, что это группа самоподдержки. Мне в этом году сложно работать индивидуально и работа в составе группы в такой момент очень помогает.

У каждого художника и художницы тоже своя мотивация участвовать в выставке. Протестное движение имеет свою динамику, пик уличных протестов был летом и осенью прошлого года. Но ведь невозможно удерживать активность на самой высокой точке длительное время. Сейчас люди не могут постоянно выходить на улицу, поэтому возможно, сейчас и более правильно заниматься организацией, а также обсуждением событий, и это может происходить в форме выставки.

С. Ш.: В своей художественной и кураторской практике я часто прибегаю к архиву, и на этой выставке для меня особо ценной стала форма информационной экспозиции-сети, которую пронизывает диагональ из десяти смысловых узлов глоссария. Действительно каждая и каждый из нас привнесли много своего и наши вклады видны в экспозиции. И в контексте этой выставки важны не различия наших вкладов, а их общность и синхронизация во имя главной миссии. 

А. Б.: Со мной резонирует многое из того, что сказали раньше. Я добавлю еще одну причину: для меня было важным сделать выставку как жест и как акт солидарности с художественным сообществом. Я не совсем согласен с некоторыми репликами: на мой взгляд, искусство — это очень важная сила, которая и расширяет наше эстетическое и политическое воображение, и модулирует различные формы сосуществования. В этом плане, когда иметь более-менее адекватные возможности для работы в Беларуси практически невозможно (закрыты практически все пространства, связанные с современным искусством — например, пространства КХ в Бресте и галерея современного искусства «Ў» в Минске), то важной становится поддержка усилий художников и художниц в других местах. Я надеюсь, что те условия работы художников и художниц, которые «Арсенал» и мы смогли предоставить — стали таким жестом. 

Искусство — это очень важная сила, которая и расширяет наше эстетическое и политическое воображение, и модулирует различные формы сосуществования.

Почти каждый и каждая из вас говорит о том, что было тяжело посмотреть отвлеченно на протесты. Тем не менее вы нашли точку, из которой смогли показать и рассказать о происходящем. Чем вы руководствовались, как вы это сделали?

А. С.: Мы хотели избежать единого центра и у нас нет какой-то точки, из которой мы начинали работу над проектом. Да и протест постоянно трансформировался. Эмансипация, борьба за равные права — это то, что происходит каждый день. Поэтому и выставка о солидарности не могла бы быть другой. Протесты в Беларуси — они про процессуальность в N-степени. Метафора сетей — это сети заботы, поддержки и т. д. Выставка тоже так организована. У нас есть 10 концептуальных полей, через которые не репрессивно и нелинейно каждый и каждая может пройти. Они пульсируют и создают зону концептуального притяжения, которая нам важна.

Утопически мыслить, что есть одна общая точка в такой ситуации. Скорее это точка, из которой мы можем вместе смотреть. Сам процесс — он еще не закончен, мы и не можем на него отстраненно посмотреть. Это событие, которое еще не помещено в учебники истории.

А. Д.: Беларусь находится в этой политической проблеме уже больше 100 лет,  которая была отражена еще в искусстве модернизма. Поэтому было бы важно присутствие работы Хаима Сутина, которой почти 100 лет и которая спустя столько времени стала символом протестов сегодня и, как не смешно и трагично, тоже находится под арестом. Витебская школа, Уновис всегда оставались примером противостояния и сопротивления репрессивной идеологии СССР. Язык абстракции важен был тогда и так же в переломные 1990-е. Тогда десятками людей изгоняли из академии в первую очередь за эстетические, а не политические взгляды.

А. Б: Мне кажется интересным вопрос про темпоральность события. Это сложная задача — делать выставку о процессе, который еще не закончен. Мы не имеем своего рода пунктуации события и вообще не очень представляем, что это: гомогенное событие, некоторая череда событий, где их границы и так далее? Один из терминов, который нам кажется важным в осмыслении протеста, мы взяли из текста художницы и исследовательницы Оли Сосновской: «будущее совершенное непрерывное» https://dingdingding.org/issue-3/future-perfect-continuous/. Это грамматическое время указывает на сложные отношения со временем, которые открываются в разного рода революционных ситуациях. Очевидно, что прошлое не находится в прошлом, а настоящее в настоящем. Время нелинейно и имеет более сложный характер. В этом плане критика, что «вы ничего не добились», не имеет смысла. Уже очень много поменялось с того момента, как начался мирный протест. И мы хотели предложить такую модель выставки, которая могла бы ухватить эту модель времени. Это не историческая выставка, но она показывает то многообразие форм протеста, которые одновременно обращаются как к сюжетам из прошлого, так и к сюжетам из будущего.

А. Д.: Нас часто спрашивают про отличие от протестов в Украине — это децентрализация и дух партизанства. И это невероятный креатив масс, породивший взрыв «народного творчества» и «городского фольклора», который перехлестывает многие художественные высказывания. И именно через это мы уже заглянули в будущее и видим, что ситуация изменилась. 

Нас часто спрашивают про отличие от протестов в Украине — это децентрализация и дух партизанства.

Большая часть протестов проходили в Минске, были забастовки. Многие знают Минск как выхолощенный, чистый город. В статье «Право на город: для всех и инаковых?» Татьяна Артимович подчеркивает, что такая выхолощенность в первую очередь социальная. В городе нет свободы или условий для свободного сосуществования разных людей: не встретишь, условно, панков и спешащих госслужащих на одной улице. Как протесты изменили это, если изменили?

М. Н.: Скорее протесты дали увидеть, кому принадлежит город. Городское пространство в Беларуси находится под контролем власти. Люди же во время нынешних протестов возвращают себе город.

А. С.: Городское пространство максимально политизировано. Вместе с тем важно отметить, что протесты в Беларуси являются очень номадическими, мерцающими. Но вот во время протестов происходило возвращение себе города, было чувство, что это — твое пространство. Мы видим это на уровне работ, например, в прямой документации Алексея Толстого, где на фоне советского барельефа «Солидарность» идет нескончаемый поток людей. Мы видим, как город наполняется людьми, как они заполняют пустые проспекты. Мы видим, как жители и жительницы города появляются в неочевидных местах — во дворах, например. Политизацию городского пространства и линию напряжения отразила и деятельность Вольного хора: в их случае петь вместе в городском пространстве стало мощным жестом солидарности и сопротивления.

С давних времен дворы были пространством на границе публичного и частного. Люди там знакомились, общались. Теперь же происходит присвоение себе пространства городского. И в языке искусства, и активистских жестах это хорошо видно.

М. Н.: «Держите подъезды открытыми» — такие были слоганы на улицах во время протестов. Особенно это актуально для дворов и зданий в центре, где практически все закрыты на ключ или под кодовым замком. Сейчас же люди готовы были пускать к себе во дворы и даже в квартиры. Это всеохватывающая солидарность.

С. Ш.: Населенные пункты Беларуси стерилизованы и зачищены, граждане перераспределили право на город, двор, подъезд властям и были полностью отчуждены от управления пространством. Сейчас мы видим борьбу за эти права и умножающиеся с каждым днем сети солидарности, которые создают и придумывают новые инструменты для потенциального участия каждой и каждого в принятии решений.

Выставка открывается плакатами, которые были собраны участниками портала. Расскажите об этом проекте. Ведь на выставке представлены и работы членов этого коллектива? Насколько плакаты с платформы были распространены во время протеста?  

М. Т.: cultprotest.me задумывался как платформа для распространения плакатов и листовок. Но постепенно его функция трансформировалась и сейчас больше напоминает архив или коллекцию. Так как все материалы там расположены в хронологическом порядке, то очень интересно, ведь можно пронаблюдать визуальную историю протеста 2020 года. Можно проследить всю динамику развития протеста, эмоциональные турбуленции… В отличие от своего предшественника, сайта antibrainwash.net, который существовал с 2011 по 2014, на cultprotest.me очень большая активность дизайнеров, художников и художниц, тех, кто публикуют тут свои работы. Наполнение сайта довольно активное, но количество скачиваний (то, на что мы изначально рассчитывали), судя по статистике, пока не очень впечатляет.

А. Б.: Нет-нет, я сделаю реплику в защиту. Ведь существуют другие способы коммуникации, и они были более актуальными во время протестов: телеграмм каналы и другие мессенджеры. Плакаты с сайта можно было встретить везде в соцсетях, распечатать из различных групп. Сайт cultprotest.me также выполняет и функцию архива.

А. Д.: Практически на всех протестных выставках присутствуют эти плакаты. Культура, она вся сознает необходимость трансформации и перемен в стране.

С. Ш.: cultprotest.me — это не только сайт, куда все заинтересованные могут прислать свои плакаты и листовки. Это слово используется, когда представительницы и представители разных дисциплин культуры объединились в своем осуждении властей и борьбе с несправедливостью. В Беларуси под эти хэштегом #культпратэст свою солидарность озвучили люди из различных сфер: театра, кинопроизводства, литературы, сферы образования, музыки, а также мы — из сферы искусства и дизайна — в том числе вокруг этого сайта. Этот сайт всего один из тысячи инструментов протеста.

А. С.: Важность этой выставки и протеста еще в том, что художественный язык уже не принадлежит только художникам и художницам. Люди с разным опытом используют этот язык, чтобы проявить солидарность или сопротивление. В ситуации слома часто бывают моменты, когда не хватает конвенционального языка для выражения той или иной мысли, жеста. И здесь художественный язык благодаря ситуации «остранения» помогает конструировать новые способы описания того, что, кажется, мы уже не можем описать «старым» языком.

А. Д.: Философка Оля Шпарага во время своего заключения обратилась к пластическому языку. То, что в такой ситуации изобразительность становится частью философии, для которой уж точно привычнее работать со словом — интереснейшая трансформация.

То, что в такой ситуации изобразительность становится частью философии, для которой уж точно привычнее работать со словом — интереснейшая трансформация.

А. Б.: Сеть — это топографическая фигура. Абстрактное искусство непосредственно обращается к законам построения пространственных фигур. Мне кажется, что это масштабирование абстрактного и конкретного прослеживается на многих сюжетах в протестующей Беларуси. Например, работы Захара Кудина, которые отсылают к «фупрематизму» (фундаментальний супрематизм — прим. ред.) — направлению, возникшему как реакция на постоянное закрашивание настенной графики муниципальными службами, которые формируют специфичную монументальную ритмичность города. 

Одна из центральных работ выставки — «Платформа» Марины (Напрушкиной — прим. ред.), которая является отсылкой к городскому объекту — платформе, которая используется на официальных демонстрациях, и одновременно является простой геометрической формой.

А. С.: Или работа Руфины Базловой «История беларуской выживанки». Это большое полотно, на котором крестиком вышита история беларуского протеста. Сам процесс вышивания отсылает к процессу производства подобных вышиванок. Как правило, традиционной вышивкой занимались неграмотные женщины, чьи голоса не попали в большую историю. Через эту вышивку женщины рассказывали какую-то историю. Руфина отталкивается от этого контекста и создает другой способ рассказа о протесте вне больших исторических канонов    

Развитие способов связи стало одной из тем выставки. Расскажите — почему, что нового было использовано в нынешних протестах в Беларуси по сравнению с предыдущими годами?

С. Ш.: Эту революцию также называют технологической, ведь к борьбе присоединился современный сетевой инструментарий и развитый в Беларуси IT-сектор. Интернет стал главным источником информации, методом взаимодействия: от контроля над выборами до новостных телеграм каналов, от сбора средств до дворовых чатов. В экспозиции, как говорили выше, мы тщательно проработали образ сетей и цепочек солидарности. Многие пункты глоссария непосредственно раскрывают тему развития новых способов связи: один пункт буквально посвящен теме мерцающих инфраструктур и роли технических инструментов в протесте, другие говорят о самих сетях взаимодействия, эмоциональности и эмпатии, о прогрессивной стратегии «силы слабости», о будущем, о поиске нового языка. 

 

3D-тур виставкою з можливістю перегляду відеоробіт:

https://tripvr.com.ua/catalog/arsenal-1/fullscreen/

Художник Алєсь Пушкін донині перебуває у в’язниці. Його заарештували 30 березня 2021 року за роботу, що була представлена на виставці в Гродно. Вона нібито розпалює ворожнечу (стаття 130 УК Біларусі). Художнику загрожує 12 років ув’язнення. Сьогодні правозахисні організації просять визнати Алеся Пушкіна політичним ув’язненим та звільнити його.