Нікіта Кравцов — український художник, який зараз живе та працює у Парижі разом зі своєю дружиною Камій Саньє-Кравцовою. Художник брав участь у Art Kyiv Contemporary та бієнале сучасного мистецтва ARSENALE, створював кліпи, знімав міні-фільми, працював з театром і модними брендами.

Художня діяльність Нікіти так само бурхлива та цікава: нещодавно Кравцов представив виставку в галереї Port Creative Hub та повернувся з резиденції Exodus у Чорногорії.

Настя Калита поговорила з Нікітою про ідею мультикультуралізму та політичну складову в його роботах, а також про творчість художника Стаса Волязловського, з яким він товаришував.

Никита Кравцов — художник, который одновременно может работать с модой и делать принты пуховиков Ienki Ienki, открывать продакшены с Юрием Хусточкой и при этом дружить с Жанной Кадыровой и Стасом Волязловским. 

Вы — тот редкий случай, когда вписались и там, и там. Где для вас проходит грань между искусством и модой? Кто такой Никита Кравцов?

У меня было много коллабораций с друзьями в сфере моды и музыки: я делал иллюстрации, рисовал стоп-моушн анимации. Я люблю экспериментировать и искать новые формы, которые чаще всего далеки от классического искусства. Меня интересуют инсталляции и арт-активизм.

Я стараюсь не суживать рамки, а работать и жить без них. Для меня искусство — жизненный процесс.

Кстати, Стас очень любил моду (Стас Волязловський народився 14 жовтня 1971 року. Жив та працював у Херсоні. Помер 8 січня 2018 року — прим. ред.). У него был стиль.

Стас — это художник из первой гильдии, его уже надо музеефицировать.

Будет сложно это делать. Большая часть работ в Москве.

Вы следили за передачей работ Стаса коллекционерам Гриневым и реакцией его друга Семеном Храмцовым?

Семен — больше, чем друг. Он участник и соавтор панк-группы «Рапаны», которую они вдвоем со Стасом организовали.

Я негативно смотрю на эту передачу: как можно было отдать работы бесплатно коллекционеру со смутной репутацией? Уверен, что Стас был бы не очень рад этому. Волязловского не особо коллекционировали в Украине. Чаще в него вкладывались московские покупатели, а помогали — Александр Соловьев и Сергей Братков. Больше из Украины почти никто.

Да, хороший художник — мертвый художник…

Со Стасом показало, что даже и мертвый не очень ценен.

В нашей стране лучше вообще не становиться художником, ну а если, не дай Бог, не повезло и стал, то лучше не умирать. При жизни нахер никому не нужен, а после смерти так еще больше. Тот же Кирилл Проценко: просто забрали работы и все.

Хорошую выставку Волязловскому сделал Сергей Братков в Regina Gallery. А что в Украине было? Гена Козуб книгу стихов напечатал. Если бы он сам это не организовал, никто бы вообще ничего не сделал.

Вернёмся к вам: вы тяготеете больше к моде или к искусству? 

Все зависит от того, что хочешь получить в результате. Мода — игра с общепринятым китчем. Она также дает мне определенные способы и методы для самовыражения. Что мода, что искусство — просто пространство для реализации идей, информационное поле, в котором можно работать; и разные круги публики и аудитории.

Как прошла резиденция Exodus в Черногории?

Хорошо, что прошла (улыбается). Давно со всеми не виделись…

Мы с Камий сделали большую работу 2*3 метра. Главная тема — исход, которую мы показали с другой стороны. Exodus — побег, переселение и свобода, но также и история о народе, который завоёвывает новые территории. Мы играем с двойным контекстом и затрагиваем евреев и современную политику их страны: вопрос с Палестиной до сих пор открыт.

 

 

#block-yui_3_17_2_1_1565081719228_9601 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid { margin-right: -20px; } #block-yui_3_17_2_1_1565081719228_9601 .sqs-gallery-block-grid .sqs-gallery-design-grid-slide .margin-wrapper { margin-right: 20px; margin-bottom: 20px; }

Вы помните момент, воспоминание из детства, когда увидели какую-то картину и подумали: вот оно, этим я буду заниматься?

У отца были книги про Лувр и Фернана Леже — они и стали ярким воспоминанием.

Семья всячески способствовала моему развитию как художника, уже с 8 лет я начал рисовать. Папа хотел, чтобы я был архитектором, но меня интересовало искусство в более широком смысле.

Почему вы отошли от живописи, это кризис? 

В какой-то степени, да. Я не вижу сейчас смысла в рисовании для себя. Всё должно иметь смысл, но материал обязан зависеть от идеи, а не наоборот.

Последние несколько лет я работаю с темой архивов: собираю старые черно-белые фотографии и в них врисовываю элементы, изменяя задокументированную фотографами реальность.

Часто ли бывает так, что идеи так и остаются нереализованными?

Часто бывает даже скучно рисовать. Раньше живописью было интересно заниматься, картина рождалась в голове, я ее пытался повторить на холсте, но получалась полная херня. С графикой тоже самое.

Ваше искусство — это хорошо продуманные действия или же что-то спонтанное, что идет из подсознания?

Продуманные. Несколько дней в голове происходит фотошоп. Когда понимаешь, что все устаканилось, то уже и лень рисовать, ведь и так все хорошо в голове лежит.

Дальше — коммерческий подход: нарисовать, чтобы продать. Для меня это скучно.

Мне кажется, для такого запоминающегося творчества и ярких работ, как делаете вы с Камий, важны ограничения. Какие ограничения вы устанавливаете для себя?

Главное правило для нас с Камий — чтобы всё было на грани. Хорошее искусство — честное. Мы делаем китч и много работаем с уродливыми образцами, в которых легко заблудиться. Мы стараемся всё выдержать так, чтобы картины вызывали не только умиление, но и возникало ощущение привкуса говна во рту. Оно дает возможность начать думать. Если всё красиво — не о чем думать. Настоящее искусство должно быть немного херово сделанным. Небрежным, что ли.

А вы часто стараетесь создать коммерчески успешную работу?

Я стараюсь избегать коммерциализации. Как в большой моде: ты видишь издалека что-то настолько уродливое, что, наверняка, это может быть какой-то высокий бренд от супердизайнера. Уродливым — в хорошем смысле слова.

Без каких инструментов вы не можете обойтись в работе?

Без рук (смеется). Остальное всё решаемо. Мы работаем с коллажом и старым материалом. Главные темы — традиции и мультикультурализм.

Почему так много культур? 

Наши работы — как телевизор: идет валево и ничего не понятно. Задача — создать именно такой эффект. Яркие мусорные баки, в которые вложено много труда. Мы создаем шум.

На вас влияет критика по отношению к вашему искусству? Можете вспомнить самую яркую?

Всё плохое забывается (смеется). Мне абсолютно наплевать на критику: я смотрю вглубь себя, а не завишу от чужого мнения.

Раньше она волновала, но сейчас вообще не трогает. Критика важна, когда не уверен в том, что делаешь, когда есть сомнения. Я точно знаю, что я делаю и как. Я — свой самый огромный критик, потому что не большой поклонник своего искусства. Делаю работы, так как чувствую, что должен, и знаю момент, когда нужно остановиться и куда довести работу.

Какая работа для вас самая важная и почему?

«После соития каждый зверь грустен». На огромном холсте изображена сцена после секса рабочего и крестьянки, я сделал ее после окончания обучения в НАОМА в 2010 году. Написана с натурщиков из Академии, которые позировали мне часами.

В этой работе я выполнил все задачи, которые на тот момент себе ставил. Показал, чему я научился в Академии: гиперреализм, кусочек члена и рабочий класс — все вопросы решены в ней (улыбается).

Потом просто стало неинтересно с подобным работать. Хороший технарь — далеко не художник, это ничего не значит.

У вас есть страх чистого листа?

Я по центру этого листа (смеётся). Художник — голова, если возникнет чистый лист, возможно, мы будем уже жить в раю? Искусство — это потребность говорить о том, что тебя беспокоить и потребность говорить о проблемах. Когда я почувствую, что уже не вытягиваю, то просто остановлюсь. Я и так уже несколько лет не рисовал. Проверяю — уйдет или нет.

Самая дорогая работа, которую продали? 

«После соития каждый зверь грустен» — за 5000 долларов.

Кто из ваших современников по праву может считаться настоящим художником? 

Стас Волязловский.

Вы довольный собой?

Не всегда. Важно в процессе создания передавать всё понятным языком с технической точки зрения. Если совсем всё херово — тебя никто не будет слушать, а если слишком хорошо, то ты — продажная тварь.

Искусство это просак: нужно постоянно балансировать между дискомфортом и удовольствием на месте, которое не приносит тебе ничего. Когда удается решать такие вопросы, я доволен собой. А потом всё умирает: открываешь выставки и уже неинтересно. На своих выставках скучно.

Текст: Настя Калита

Світлини: Степан Назаров