Микола Рідний — художник, без якого важко уявити сучасний український художній процес. Був учасником Венеційської бієнале у 2013 та 2015 роках, з 2005 по 2012 працював над галереєю-лабараторією SOSka та тричі — у 2018, 2016 і 2014 —ставав номінантом премії Малевича.

Перед поїздкою у чергову резиденцію, яка проходить в Італії, Настя Калита зустрілася з Рідним та поговорила про соціально-критичне мистецтво, вплив Бориса Михайлова та художні процеси в Харкові.

Первое, о чем хочу спросить — группа SOSkа может возобновить свое существование, или вы окончательно распались? Последняя ваша совместная работа была, кажется, в 2016 году. 

Группа сегодня не функционирует, но у нас не было официального распада. Просто все плавно «рассосалось». Аня Кривенцова покинула группу в 2009 году. После этого мы с Сережей Поповым (український художник, зараз працює з абстрактним живописом — прим. ред.) работали вдвоем какое-то время, но наши индивидуальные практики стали занимать больше времени.

В чем основная значимость этого явления для Украины?

Помимо групповых работ, мы много инвестировали сил в кураторско-организаторские проекты. Во второй половине 2000-х существовала галерея-лаборатория, где происходило много выставок и других культурных событий. Затем в первой половине 2010-х мы делали дни квартирных выставок. Сотрудничали и дружили с новыми художниками, которые тогда становились заметными — Алина Клейтман, Ульяна Быченкова, Тарас Каменной.

Каменной делал выставку в поселке Зеленый Гай под Харьковом, куда приехала целая экспедиция. Мы пытались объединиться с ним в одну программу, чтобы все ходили-ездили из одного места в другое и обсуждали работы.

Насчет воссоединения группы в ближайшее время — не уверен. Сейчас мне важна архивация того, что уже сделано. Многое забывается.

Ты не первый, кто мне говорит об этом за последние 3 месяца.

15 лет — такая дистанция, с которой понимаешь, что появляются новые люди в сфере искусства, которые многого не знают из событий последних декад. Есть и те, кто знают, но предпочитают не замечать. Сергей Братков (україньский фотограф, який разом з Борисом Михайловим заснував Fast Reaction Group — прим. ред.) делал выставку в НХМУ — «Місто ХА. Харків Авангардний: проект-дослідження». Но SOSkу туда не включил.

Почему?

Можешь у него спросить (смеется). Я думаю, что это месть, которая исходит от Муниципальной галереи, поскольку именно они организовывали выставку и пригласили Браткова ее со-курировать.

Месть за что?

За конфликт, который у нас с ними был. Муниципальная галерея — это «институция», которая претендует на монополию в сфере культуры в Харькове. Когда появляются независимые от них инициативы, то они с большой ревностью к этому относятся. Конфликт стал открытым и острым в 2011, когда мы закрасили мурал их любимчика — Гамлета.

Со слоником? 

Да, фестиваль стрит-арта тогда проходил при поддержке Муниципалки.

А мы — это кто?

Я, Сергей Попов и Тарас Каменной. Каменной был со-создателем этого мурала: он помогал Гамлету его рисовать. Но посчитал, что кое-что неправильно было сделано, и решил закрасить.

Что именно неправильно?

То, что реклама краски и патронов фестиваля вклинились в сюжет самой росписи. Мы же люди, которые к искусству относятся серьезно, а нам тут рекламу и развлекаловку вместо художественного высказывания подсовывают.

Это же было одним из условий предоставления материалов.

Но можно и не впускать спонсоров в свое произведение так активно или действовать DIY: самим платить за краску. Мы делали галерею-лабораторию за свои средства. Так возник серьезный идеологический конфликт с Муниципальной галереей и художниками, которые с ней работали.

Сквот «Автономия» в те времена работал?

Он появился позже и какое-то время был самым важным местом в городе. В Харькове интересная традиция появления самоорганизованных пространств.

В Киеве такого нет. Разве что «Хащi» на Петровской 34.

Как только одно место погибает, то буквально в этот же год или через год возникает новое. «Автономию» и галерею SOSkа сложно сравнивать — это разные места, которые существовали в разные годы. «Автономия» — социально-культурный центр, где жили харьковские анархисты и переселенцы с Востока Украины; художники Андрей Рачинский и Даниил Ревковский делали там выставку, концерты там тоже проходили.

Вас можно отнести к социально-критическому искусству?

Да, но, например, группа Р.Э.П. появилась в то же время, когда все поле было занято художниками из 90-х — Парижской коммуной и новой живописной волной. Последние отвергали все политическое, а Р.Э.П. выступили против этой традиции.

Мы же основывались на традициях, которые были в Харькове: много изучали Бориса Михайлова и опыт самоорганизованных харьковских галерей, потому что считали это чем-то важным и не особо признанным в Украине на тот момент. Многие художники, которые крутились вокруг Муниципальной галереи отстаивали идею того, что искусство не должно затрагивать социально-политические темы. И испытывали банальную зависть: Михайлов переехал в Берлин, у него сложилась карьера.

Сейчас наша работа дает о себе знать во многих местах, но меньше всего в Харькове.

Ты читал целую лекцию о нем. Какое влияние оказал на тебя Борис Михайлов? 

Я познакомился с ним в таком возрасте, когда формировался как художник и как личность — где-то в 19 лет.

Знакомство случилось у него дома. Он в какой-то момент изъявил желание познакомиться с молодыми художниками в Харькове, и нас собралась группа из человек 5. Мы пришли и показывали ему свои работы.

Помнишь его реакцию?

Его заинтересовало то, что в наших работах было много социального. Михайлов показывал свои снимки, мы свои — начался обмен мнениями, встреча превратилась в мастер-класс.

Мы сделали c Беллой Логачевой короткометражный фильм «Be Happy» про бездомную девушку в диалоге с его работами, так как он снимал бомжей.

Он показывал бомжей как людей социального дна, а мы, познакомились с бездомной, которая пыталась выглядеть и быть счастливой, несмотря на тяжелую жизнь.

В двух словах, влияние следующее: понимание того, что мне интересно социально-критическое направление пришло после знакомства с Михайловым.

Расскажи больше о своих методах работы.

Разные элементы, которые мы использовали в работе в группе, я продолжаю использовать сейчас. Каждый из методов трансформировался в нечто другое. У нас часто проходили акции, которые были построены на взаимодействии с другими людьми. Например, «Они на улице»: мы в масках политиков ходили и просили милостыню. «Бартер» — работа об обмене репродукциями известных художников на деревенские продукты — пародия на аукцион.

Когда я начал делать работы в публичных пространствах, внедрял инсталляции или объекты, тем самым создавая интервенцию. В группе мы делали действие как перформеры или акционисты, а в индивидуальной  практике объект внедряется в городское пространство и взаимодействует с людьми. Одна из первых подобных робот — «Власть» на центральной площади в городе Пермь в 2009 году.

В SOSke в какой-то момент мы серьезно задумались о документации акций и пришли к тому, что начали делать практически постановочные видео, в которых было меньше документального. В личной практике — я продолжил работу с видео и стал постепенно двигаться в сторону фильма как формы. В итоге это привело к тому, что я уже показывал что-то на кинофестивалях: фильмы вышли за рамки современного искусства и попали в формат кино.

Ты намеренно это делаешь?

Я считаю себя и режиссером и художником.

Видео-работа «Звичайні місця» — этапная работа про противостояния Антимайдана и Майдана в Харькове. Ее показывали на Венецианской биеннале, после чего несколько копий были приобретены в публичные коллекции. Именно в это время мне стало интересно выводить работу с видео на другой уровень и двигаться в сторону кинематографа.

То есть кто-то приобрел видео в коллекцию?

Да, но не частные коллекционеры, а музеи и институции. Например, Мюнхенская Пинакотека или Музей Людвига в Будапеште. У меня не одно видео покупали в коллекции.

Какое кино тебе нравится?

Мне наиболее интересно то кино, которое не вписывается в традиционные рамки кино индустрии — режиссеры Харун Фароки, Крис Маркер, Шанталь Акерман, из новых — Бертран Мандико очень хороший, понравился фильм «88:88» Исайи Медины.

Сколько у тебя уходит времени на одну работу?

По-разному.

На «Озброєні та небезпечні» ушли годы.

Просто фильмы не делаются быстро, сериал создавался 2 года. Этот проект трансформируется из одной формы в другую.

Он уже закончен полностью?

Нет, в процессе. 2 года назад я начал его, подумал, что это будет видео-робота, где в форме нескольких эпизодов выйдет мини-сериал. В итоге работа разрослась, перестала быть только моей и стала коллективной.

Я восприняла выставку в Изоляции как итог. 

Это первый сезон (улыбается). Я не знаю будет ли второй, но мы просто сделали этот, и теперь его нужно показывать. Сейчас трачу много сил на организацию этих показов. Должно пройти время, и потом можно будет выложить все в Интернет.

Хочу закрыть вопрос об архивации. Какие шаги нужно предпринять, и кто должен ею заниматься?

У нас печальная ситуация в Украине, нет профессиональных институций. А именно они и должны это делать. Нет государственного музея современного искусства. Идут разговоры о создании, но, возможно, он будет очень странным, а может быть и нет. Посмотрим.

Почему странным?

Администрация президента — странное место для музея.

Из позитивных начинаний — Исследовательская платформа PinchukАrtСentre, архивная деятельность Национального центра Довженко. Я считаю, что они занимаются важными вещами.

Какими ты видишь в будущем свои проекты? 

У меня скоро будет персональная выставка в галерее Arsenal, в польском Белостоке — «Волк в Мешке». Название отсылает к советскому немому фильму «Красные Дьяволята», по которому был снят известный римейк «Неуловимые мстители». Это первый фильм, где большевистская пропаганда показывает анархистов, и, конечно, в виде своих врагов. Там есть сцена, где Нестора Махно ловят и сажают в мешок, а мешок «сопротивляется» и «стреляет». В выставке будет много работ, связанных с темой исторической памяти и тем, как история становится манипулятивным конструктом.

«В Киеве больше людей, которые мне ближе идеологически и с которыми мне интересно что-то делать вместе» — твои слова. Что в Харькове идеологически тебе не близко?

В Харькове просто таких людей не много. Это скорее не идеология, а позиция. Определенная система взглядов на искусство и общество. Я считаю, что искусство — один из инструментов изменения социума и механизм критики. Но так считают не все, потому что выгодно не иметь позиции — тогда ты всем нравишься и получаешь с этого дивиденды.

В Харькове?

И в Киеве тоже. Но процент тех людей, мнения которых по многим вопросам совпадают с моим, в Киеве гораздо выше. В Харькове среда очень раздроблена. В ней мало людей, группки по 2-3 человека, которые между собой мало пересекаются.

Я когда была в Харькове, то заметила что это город рабочего класса, интеллигенции и..

Ментов?

Да, и мне кажется, что ты часто в своей практике обращаешься к этим темам. 

В Харькове много граней, и одна из них связана с имиджем полицейского города.

Твоя робота «Обличчям до стіни» и скульптуры в PinchukArtCentre — они перекликается с этим контекстом.

У группы SOSkа была робота про харьковскую Полицейскую академию. До нее, в проекте «Мечтатели», мы рассказывали об эмо-подростках, неопределившихся кто они и откуда, витающих в облаках. А в «Полицейской академии» мы показали студентов, всего на пару лет старше, которые уже четко решили, или за них решили родители, в какой системе двигаться — через несколько лет они уже будут работать и брать взятки.

Полицейские появлялись в разных проектах. Дима Елифанов — герой работы «Вода камень точит», бывший полицейский, разочаровавшийся и ставший резчиком по камню. По моему заказу он вырезал полицейские ботинки из гранита.

Фильм «Серые кони» — история про моего прадеда-анархиста, который в годы гражданской войны, после 1917 года побывал в разных ситуациях, сменил много обличий. Когда он скрывался от преследований, устроился работать милиционером с поддельными документами. В съемках участвовали полтавские патрульные, уже из так называемой «новой полиции».

Мне твои работы до сериала «Озброєні та небезпечні» нравятся больше. 

В сериале есть очень четкий анти-националистический посыл, но то, как он там реализуется и раскрывается, это довольно многослойная структура.

Можешь больше рассказать об этой структуре? 

«Озброєні та небезпечні» — о росте насилия в обществе; не только ультраправом, но бытовом и криминальном насилии.

В форме сериала переплетаются документальные и постановочные сюжеты. Всегда есть ассоциативная цепочка между вымыслом и реальностью. Если бы не было войны на Донбассе и российской агрессии, то проблема ультраправых не стояла бы так остро. На волне патриотизма и милитаризации, люди праворадикальных взглядов строят себе позитивный имидж героев, защищающих родину. За счёт этого им многое сходит с рук: нападения на представителей ЛГБТ, ромов, левых интеллектуалов и художников. Обществу нужно понять, что это не разборки правых и левых, а более обширная проблема: при попустительстве на месте ЛГБТ или левых будет любой, кто хоть немного выделяется из толпы.

Тебе нравится Давид Чичкан?

Да. Давида многие упрекают в плакатности, он сам говорит, что он не художник, а рисовальщик. Мне нравится то, чем он занимается.

Если посмотреть на историю искусства 20 века, там были левые художники, которые делали плакатные работы. Например, Джон Хартфильд, который мне тоже очень нравится.

Ты доволен собой, как художником?

Иногда я испытываю чувство удовольствия после проделанной работы. В то же время, каждый раз понимаю, что есть к чему стремиться. Все классно, но это только маленький шажок к чему-то, что будет дальше.

Текст: Настя Калита

Світлини: Степан Назаров