Олександр Стеколенко — режисер кіно; працював на телебаченні, в рекламі та над кліпами українських зірок. У 2010 році разом з братом Ігорем заснували творчу лабораторію BURO.

У 2018 році Стеколенко став одним із режисерів проєкту Арсена Савадова «Голоси любові». Настя Калита поговорила з Олександром Стеколенко про знімальний процес, Венеційську бієнале та особливості роботи з художником.

Про участь у проєкті «Голоса любові»

Мы с Арсеном были знаком очень поверхностно, живем в одном районе, много общих знакомых. Хотя Сенченко я знал давно — в 1990-х это был самый известный украинский арт-дуэт — Арсен Савадов и Георгий Сенченко. Ко мне обратилась Анна Капустина — продюсер*, которая занимается видеопродакшеном. Арсен затеял масштабный проект, нужен был режиссер.

Когда я встретился с Савадовым, у меня были противоречивые чувства. С одной стороны — интересно, меня увлекла концепция, а с другой — я не очень понимал эту схему, когда режиссер работает с художником, у которого уже есть свое видение, своя эстетика, своя образная система. По мере того, как я входил в этот проект, мне становилось интересно взаимодействие с Арсеном, захватило его обаяние, и сам концепт. Потом появились люди, которым я доверяю: Слава Пилунский — оператор, с которым мы знакомы полжизни и сняли вместе не один проект, Сергей Проскурня — с ним мы делили обязанности режиссера. Концерт Монро-Кравчука снимал он, к тому же Проскурня был сопродюсером, разруливал множество организационных вопросов, коммуницировал с Генштабом. Можете себе представить каково это — снимать арт-проект с участием тысячи военных в стране, где идет война?

Про особливості роботи з Арсеном Савадовим

Арсен — человек-импульс, художник одного удара. Железобетонная концепция, сразу бьющая наповал. Широкие мазки. Но мне важны нюансы, изобразительные инструменты, я знаю как организовать проект во времени и в пространстве. Специфика «Голосов любви» в том, что Савадов зашел на территорию технически не совсем ему известную. Наша первая встреча началась с того, что он сказал: «Я хочу снять концерт Монро перед украинской армией, как ты это видишь?». И мы начали жонглировать образами: а что, если это будет закат, а что, если она приезжает на машине, а что, если машина в пыли, а что, если на сцене фортепиано и после концерта его уносят, а что, если… И так накатывались эти образы, какие-то мы сразу забывали, а за какие-то цеплялись, и разрабатывали. Естественно я понимал, что моё видение, в данном случае, подчинено видению Савадова. Я как режиссер могу ему предложить какое-то количество вариаций, но выбирает и редактирует все равно он.

Я был подчинен ему в плане авторства, безусловно. В какой-то степени мы все стали его кистями и красками. Как ни странно, в этом есть определенный кайф. Мои творческие амбиции в этом проекте сознательно были мною усмирены, потому что я понимал, что идея этого проекта — это идея Савадова. Мне важно было, что мы сходимся в общем понимании и ощущении концепта, — остальное стало работой на доверии.

Про структуру проєкту та режисуру

В последний вечер перед открытием мы с ним воевали — это было забавно, трогательно и очень импульсивно:

— Арсен, мне кажется это фигня, это не работает! У зрителя рассеется внимание! Композиционно мне нужно, чтобы этот кадр был здесь!

— Саша, ты ничего не понимаешь в современном искусстве! Где этот кадр, где она на танке! Дай мне его сюда! Закат, низкий горизонт, клубы пыли — это все должно быть здесь!

Арсену важно было в полной мере без малейших потерь донести свой концепт, не расплескав ничего по пути. Мне, помимо концепта, технически была важно монтажная композиция, которая была построена на математике — это монтаж нескольких экранов, хронометраж которых в 12 минут 59 секунд и 12 кадров на каждом. И ни одним кадром меньше или больше — это было просчитано — иначе изображение постепенно сдвигалось и вся драматургия накрывалась медным тазом. Задача заключалась в том, что под разные музыкальные треки один и тот же видеоряд работал прямо противоположным образом, создавая перекрестные настроения. Какие-то кадры, которые были важны Арсену я вырезал, подчиняя все общей композиции, потом возвращал их обратно, убеждая вырезать другие… К счастью, нам удалось найти компромисс: я отстоял эту композицию, Савадов отстоял образность. В последнюю ночь нам удалось найти решение. У нас не было противоречий по части общей атмосферы, мы понимали о чем она и какую реакцию и эмоцию мы хотим вызвать, в этом не было противоречий и борьбы. Ну и, разумеется, моей задачей было наилучшим образом воплотить в пространстве его, Савадовскую, идею. Так, как я ее понимал.

В мире, кстати, вообще мало опыта пространственного монтажа: когда у тебя 6 экранов, но они все взаимодействуют и создают драматургию; пространство, звук и изображение работают на единую идею, хотя это и разбросано в разных плоскостях. Я для себя как режиссер, ставил задачу соединения звука, видео и его размещения в пространстве с целью создания общей драматургии. Когда ты смотришь на один экран, а слышишь музыку с другого — это работает. Потом ты поворачиваешься к другой стене и слышишь новую музыку и новый видеоряд — это тоже работает, такая интересная штука, я такого еще никогда не делал.

«Голоса любви» — это мультимедийный проект, в котором видео — основная часть, но кроме него есть еще фотографии и инсталляция.

Про Венеційську бієнале

Когда меня позвали, сразу сказали, что это проект для Венеции. Я не особо вникал во все эти шумные венецианские расклады, это не моя кухня — это расклады из другого, не киношного цеха. Потом в какой-то момент Арсен сказал, что мы ставим «Голоса любви» на паузу. Прошло больше года, каждый занимался своими делами, и потом Арсен неожиданно мне позвонил и сказал, мол, давай встретимся, его надо закончить. Мы возобновили работу 3 месяца назад.

Про конфлікт з Відкритою групою

Вообще не думаю, что вся эта ситуация с биеннале имеет прямое отношение к искусству. Искусство — это создание художественного образа. Когда из личного опыта, памяти, чувств, энергии, непосредственного уникального переживания жизни рождается нечто живое, способное глубоко затрагивать чувства других людей. Поэт берет и связывает между собой пару знакомых слов — и ты больше не можешь забыть их до конца жизни. Режиссер снимает фильм, который становится частью твоего жизненного опыта. Художник пишет картину — и ты пятый раз возвращаешься к ней, блуждая по музейным залам. «Рождающий беспокойство предмет — первый шаг к искусству», — сказал Карл Густав Юнг. Далее следует нечто иное — маркетинг, бизнес, политика и пр. Художественные образы были созданы и Савадовым, и Открытой группой. У Открытой группы роскошный концепт.

Дальше вопросы лежали в технической плоскости. Моё мнение — не мнение эксперта, я не вхож в арт-тусовку, не знаю многих контекстов и подтекстов, но, с политической точки зрения (а биеннале, помимо прочего — это политика), мне кажется, Украина — находилась в такой ситуации, что не имели права посылать проект, который не бьет наповал. Ты отправляешь его туда и знаешь, что 100% это мощная вещь, которая сработает на всех уровнях, от начала и до конца, ювелирно. Зрители оценивают результат, конечный продукт, всем пофигу, что там в другой стране не полетело и на что не хватило денег.

Ну это я, как ты понимаешь, безотносительно всей этой канители. Я могу привести аналогию с киноиндустрией — у тебя есть идея фильма, ты выходишь с ней на питч, тебе аплодируют, говорят, что это high concept, но само наличие этой идеи не гарантирует, что ты снимешь успешный фильм и заполнишь пустые кресла в залах.

Про зйомки «Голоса любові»

Например, мы приезжаем в Попасную некой группой сумасшедших с камерами, и, по факту, нас там никто не ждет, это зона No 1, красная зона. Говорим с мэром — четкий мужик, готов помочь, но в его ведении только гражданские объекты. Попробуй договориться с военными об участии в арт-проекте в зоне боевых действий.

Мы наспех договариваемся поснимать на блокпосту. Представь себе: Монро (Эль Кравчук) идет среди железных ежей, по блокпосту, в сопровождении трех нацгвардейцев. Прекрасные ребята, один из них, к сожалению, погиб не так давно. Когда мы сняли весь проект, пришло известие о том, что он убит пулей снайпера. И вот мы с ними, с Монро, пытаемся что-то быстро снять. И тут появляется командир блокпоста, а это самый последний блокпост и дальше, меньше 1 км, уже граница. И приказывает быстро отсюда сматываться, потому что через 5 минут возможен обстрел градами. Разведка работает. Андрей ходит в белом платье. Командир блокпоста требует нас покинуть блокпост, Арсен начинает протестовать, харизма сумасшедшая, просит еще 10 минут. Какие, блин, 10 минут? В любую секунду накрыть могут. Совершенно абсурдная ситуация: перед ним стоит вооруженный человек, который отвечает за нашу безопасность и охраняет границу, и тут с ним спорит другой человек, который говорит: «Я — художник, мы создаем художественный проект». В общем, такие ситуации были, это, безусловно, напряжение. Точно также снимали на сопках, где стояли укрепления, оставленные нашими, с украинским флагом, Андрей в белом платье ходил по краю и мы его снимали. Я понимал, что, если он попадает в поле снайпера… К слову сказать, кажется, ничего из этих кадров в монтаж не вошло. Так бывает.

Мы не объясняли военным в такой ситуации контекст нашего проекта. Кстати, мне кажется, что в проекте его не видно, меня радует, что нам удалось сохранить изначальное настроение и идею.

Мне нравится, что это первый арт-проект, в создании которого участвует украинская армия как актеры. Хотя мы их даже не рассматривали как актеров, мы рассматривали их как действующих лиц, это не постановочные вещи. Мы создавали перформанс, создавали условия, а дальше он развивался и двигался по своим законам.

На одном из экранов есть танцы военных — мы не предполагали, что будут танцы. Но когда десантники берутся за плечи, стихийно образуют круг и танцуют аркан — это такая витальная энергия, она просто потрясает и заводит всех.

Мы старались снимать много портретов, и поражались тому насколько красивые лица у людей, просто какая-то эпоха Возрождения, настолько они наполнены, одушевлены, красивые и светлые. Мы впервые показываем армию не как безликую машину, а с прекрасным человеческим лицом.

В общей сложности у нас было три выезда — четыре съемочных дня.

Про Монро

Почему две Монро? В принципе, Арсен хотел показать, что Монро — это не главное, Монро — один из самых растиражированных образов в мире; икона поп-арта. Монро в ситуации с корейской войной стала символом мира, потому что она приехала и буквально на следующий день подписали мирное соглашения. Гиперболизируя можно сказать, что Монро остановила войну.

Арсену в проекте нужна была абсолютно знаковая фигура. С одной стороны — икона, олицетворяющая собой современное популярное искусство, образ женственный, сексуальный, а с другой стороны — армия, война и смерть. Эрос и Танатос, никуда от этого не уйти.

Вообще, там много всего сошлось в этом проекте, — и новая архаика, и поп-арт, и эротика, и архетипичный образ Матери, и Древний Рим в этих танцах, которые приобретают черты древних воинских ритуалов… словом, много слоев.

Про геніальність

Для меня гениальность некая другая, трансцендентная категория, не будем об этом. Но то, что это очень крепкий проект и современный — это однозначно. Знаете, проекты бывают современные или своевременные. Вот он был бы своевременным год назад. Сейчас он современный — это точно.

Про реакцію Арсена Савадов

Во время всех раздоров меня не было в Украине, я путешествовал около двух месяцев по Азии, как только Арсен мне сказал, что мы ставим проект на паузу, я тут же уехал и не знал, что здесь происходит. Ну и конечно, ни разу не пожалел, что был вне всего этого. Для меня это все другой мультик, я вне внутрицехового контекста. Потом, знакомые мне говорили, что Савадов наговорил много чего оскорбительного, что зря он так.

Я, наверное, только пару месяцев назад начал интересоваться тем, что тогда произошло. Спрашивал у него, читал какие-то интервью. Надо понимать, что если бы это наговорил какой-то левый персонаж с улицы, или какой-то амбициозный нарванный студент, то это было бы одно. Я не беру во внимание тональность Савадова — не мне его защищать, но трудно не принимать во внимание его калибр, его масштаб в контексте украинского искусства — с ним можно не соглашаться, с ним нужно спорить, но, однозначно, он имеет право высказать свою точку зрения и она должна быть услышана. Есть люди, которые самими своими работами многократно доказали что заслуживают права на слово.

Например, в кино до недавнего времени была жива Кира Георгиевна Муратова, есть мой любимый Балаян, — такие люди заслуживают того, чтобы быть услышанными в любой ситуации, заслуживают того, чтобы им давали возможность снимать. Мы можем это не принимать, но мы должны выслушать их и дать им возможность сказать.

Настя Калита

* За бажанням Олександра Стеколенко слово «продюсер» стоїть не в фемінітивній формі. Редакція же виступає за використання фемінітивів в російській та українській мовах.