Семен Каліка, один із засновників «ТИРСа»

Мы с Жориком (Георгием Котовым) были сокурсниками — оба закончили архитектурный институт и питали интерес к изобразительному искусству. Бизнесом мы занялись только с той целью, чтобы купить мастерскую. Все началось с швейно-обувного производства.

Однажды к нам пришел наш друг Михаил Бесчастный (режиссер-постановщик) и предложил поучаствовать в съемках фильма. Так в 1989 году был создан фильм «Фанат» — боевик, один из первых коммерческих фильмов в Советском Союзе. «Фанат» участвовал в Ялтинском кинофестивале, где его и заметили. Продав фильм, мы получили приличную сумму денег. Стало очевидно, что мы можем не только купить себе мастерскую, но и сделать что-то еще.

Возникла идея создать музей современного искусства, ведь подобного у нас в то время нигде не было. Одним из сподвижников этого дела был Феликс Кохрит. Мы часто встречались с ним и его женой Татьяной. У них дома все стены были завешаны картинами. Но кто мог их там увидеть?

В 90-х в Одессе было много художников, работы которых по различным причинам не принимали наши музеи. Эти ребята находились в подполье, их творчество можно было увидеть только в мастерских. Тогда никто особо не мог организовывать выставки, потому что они были полузапрещенными — все проходило через цензуру. Мы хотели не просто дать возможность художникам показать свои работы, потому что выставка — временная акция. Идея была в том, чтобы создать постоянную экспозицию, чтобы люди могли прийти в музей и увидеть эти работы в любое время. Мы хотели сделать музей современного искусства, который стал бы визитной карточкой города.

Вместе с Феликсом мы сформировали фонд, создали устав музея, нашли для него помещение в бывшем Шахском дворце на втором этаже. Коллекция была достаточно большой. Художники охотно продавали нам картины, зная, что мы создаем музей. Чуть позже к нашей команде присоединилась Маргарита Жаркова. Вместе мы побывали практически у всех одесских художников — и у старшего поколения, и у совсем молодых.

Так все и началось. В 1990-м, сразу после окончания ремонта мы открыли музей. Там был прекрасный большой зал, но все же в нем не все помещалось. Наш фонд к тому времени мог уже заполнить три таких зала. Художники были заинтересованы в презентации своих работ. Реакция города была положительной. Открытие музея даже посетил начальник по культуре из областной администрации.

Кроме того, в то время я был директором Одесского областного культурного центра «Дружба», который тоже находился в Шахском дворце. Этот центр занимался созданием кино, курированием музыкантов, а затем и музеем. Музыкальное направление развивал Юрий Чеботарь, с которым мы арендовали подвалы бомбоубежища в измерительном техникуме, где репетировали молодые одесские рок-группы.

Название «ТИРС» было придумано еще до создания музея. Когда мы начали снимать фильм «Фанат», у нас был кооператив «Ровесник». Но внезапно кооперативам запретили снимать фильмы, и тогда была создана фирма «ТИРС».

После «Фаната» вместе с Михаилом Бесчастновым мы сняли короткометражный фильм. Я и Котов тогда организовывали джазовый фестиваль в Одессе и задокументировали его на кинопленку. Роман Топилов и Василий Пинчук работали звукорежиссерами. Оператором был Сергей Стаценко. На основе документальной съемки и музыкальных записей мы создали короткометражный фильм «Impression», который получил гран-при на международном кинофестивале «Пост-Монтре» во Франции.

Я считаю, что искусство — это один из инструментов развития общества, поэтому его необходимо поддерживать. Даже если вы сами его не создаете, оно все равно на вас воздействует. Искусство держит человечество на плаву.

Ігор Чумаченко, музикант, художник, участник виставки в МСМО

В то время в Одессе действовала рок-лаборатория, которую организовывал Юра Палец (Чеботарь). Она размещалась в подвале рядом с улицей Льва Толстого, и Юра сделал из одного помещения мастерскую с холстами и красками, где любой желающий мог прийти и что-нибудь нарисовать.

Рок-лаборатория была достоянием тусовки — человек с улицы не мог туда попасть. Для этого надо было крутиться в определенных кругах, иметь знакомых и желание взять кисть в руки и что-то сказать. Я тогда играл в панк-группе, и у нас там была репетиционная точка. Некоторые из нас были и художниками, и музыкантами. Другие занимались только искусством. Рок-лаборатория просуществовала недолго — максимум три года. Мы проводили концерты и параллельно с ними выставки. Возможно, из-за них нами заинтересовались Котов и Калика. К тому же, многие ребята в последствии оказались в центре Сороса.

Фелікс Кохрит, директор «ТИРСа»

Я вспоминаю те годы как глоток свободы. Не могу сказать, что уж очень был подавлен советским строем, но некоторую неволю ощущал. Хотя мои годы уже были не сталинские. Тем не менее то, что произошло в последние годы Советского Союза и в первые, когда он развалился, доставляло огромное наслаждение.

Мы с Евгением Голубовским помогали ребятам-нонконформистам — художникам нового времени, которые страстно мечтали, чтобы их увидели. Среди них были Ануфриев, Стрельников, Маринюк, Ястреб, Хрущ, Рахманин, Макоев. Мы делали им выставки в газетах: он в «Вечерней Одессе», а я в «Знамени коммунизма». А ребята в благодарность дарили нам работы (но и покупали мы у них тоже).

В 1989 году у нас уже была приличная коллекция, и тогда Миша Бесчастнов привел к нам на Успенскую Георгия Котова и Семена Калику. В то время много работ уходило за границу — их за копейки покупали иностранцы. Нашей задачей было оставить работы в Одессе, но не спрятать в загашниках, а показать. Тогда ребята предложили мне собрать коллекцию.

Главным критерием отбора работ в коллекцию был личный интерес и одесская прописка художников. В основном мы выставляли молодых нонконформистов, но также делали выставки Рахманина и Хруща. Потом появился демонический Ройтбурд — человек невероятной энергетики и очень хороший художник, обуреваемый идеей. Он меня поражал своей работоспособностью и очень продуктивно вошел в «ТИРС». От него протянулась ниточка к ассоциации «Новое искусство» и потом уже к Центру современного искусства Сороса. Если бы не деньги, добрая воля Калики с Котовым и моя сноровка, то и центра Сороса не было бы без «ТИРСа».

Около 70 % работ московских и питерских нонконформистов носили ярко выраженный социальный и протестный характер. Наши же ребята не укладывались в каноны социалистического мира, хотя среди них были и признанные — Юрий Егоров, Валерий Басанец, Олег Волошинов, Лев Межберг. Они уютно жили в системе Союза художников, у них были гарантированные заработки, запланированные выставки. Чтобы пробиться в эту структуру, они делали так называемую халтуру: расписывали клубы и делали картины в стиле «Утро в колхозе», но не у всех получалось.

Когда «ТИРС» начал свою активную деятельность, широкая аудитория впервые увидела искусство нового толка. К нам на выставки ходили техническая интеллигенция, врачи, учителя. Но через два года нам неожиданно прервали аренду, и мы переехали на проспект Шевченко. Там уже была другая жизнь, к нам подключилось много киевлян.

В процесс формирования одесской художественной среды многое привнесла Рита (Маргарита Жаркова). Некоторые время она жила в Праге, где ей открылся совершенно другой мир, мир журналов об искусстве и свободных выставок. Она многому там научилась и в Одессу вернулась другим человеком, привезя с собой ощущение той свободы. То время было своего рода чудом: уже не было советского гнета, внутренние границы открылись, а жуткий вещизм и культ денег еще не появились. Это была щель между коммунистическим диктатом и абсолютной безыдейностью сегодняшней жизни.

Тетяна-Маргарита Сюй, кураторка виставки про «ТИРС» у МСМО

«ТИРС» показал широкой аудитории новое интеллектуальное искусство. К сожалению, инициативу музея не поддержали ни государственные, ни частными структуры, поэтому музей «ТИРС» просуществовал всего шесть лет. Спустя 30 лет мы решили возродить память о знаковых, но незаслуженно забытых событиях в истории современного искусства города и страны в целом.

Христина Виноградова, кураторка виставки про «ТИРС» у МСМО

Когда появился «ТИРС», понятие «зритель» стало в разы шире, поэтому возникла потребность как-то общаться с этим анонимным зрителем, который в основном имел опыт восприятия только традиционного искусства. Так стала развиваться арт-критика, менеджмент, принципы работы с музейной экспозицией.

Статус «ТИРСа» со временем изменялся с музея на центр, с центра на галерею. Но воспринимался он изначально все-таки как музей. И то, что «ТИРС» как институция стал интегрировать в своей деятельности новые жанры, такие как перформанс, видеоарт, инсталляции, сыграло решающую роль в их признании. Прежде всего, широкой аудиторией.

Во многом благодаря тем результатам, которых добился «ТИРС» и возникшая вслед за ним ассоциация «Новое Искусство», Джордж Сорос в 1996-м году решил создать в Одессе центр современного искусства, после чего началась новая глава истории.

Интересно, что время, отображенное в выставке, было переломным: маргинальные художники становились ведущими, непрофессионалы начали присоединяться к процессу, современное искусство создало музеи и пространства нового типа.

Я воспринимаю проект «ТИРС» как продолжение двух предыдущих проектов МСИО — «Enfant terrible» (2015) и «Лихие 90-е» (2016). Все они направлены на восстановление памяти об истории современного искусства Одессы и включение ее в общий контекст. Сейчас интерес к 90-м в целом возрос. Мне кажется, что уже прошло необходимое количество времени, чтобы с дистанции осмыслить тот опыт.