Пара слов о методологии и формате: возможно ли прекратить «растлевать» объект?

Этот исследовательский проект — попытка, посредством феминистской методологии, через артикуляцию сделать феномен мариупольской арт-сцены видимым, при этом оставив за ним право быть «непрозрачным». Методологически такая задача показалась мне особенно интересной в качестве возможности поиска деколониального/ феминистского/ некапиталистического способа не только говорить про объект, но и говорить с самим объектом, постулируя за ним двойственную субъектно-объектную роль. 

Поэтому я решила остановиться на таком формате, как серия разговоров, в рамках которых мы с акторками и акторами имели возможность вместе рефлексировать и очерчивать исследовательские границы, при том далеко не всегда делая это в специфических терминах, а также без необходимости дополнительного пояснения, анализа, либо критики. В данном исследовании нет цели полного «растления» объекта, как это происходит в фаллологоцентричном познании, но есть ориентация на живой и, что важно, незавершенный по своей форме процесс артикуляции опыта, который до сих пор оставался проигнорированным на периферии внимания. 

Выбирая акторов и акторок для интервью, мне хотелось представить срез, максимально расширяющий взгляд на то, какие арт-практики могут попадать в поле зрения, когда мы говорим о локальной арт-сцене. В данном случае речь будет идти не только о качественно различных, но и о темпорально различных практиках, будь то практика в моменте возможности становления (на примере 12-летнего татуировщика Мишани) или в моменте приостановления (на примере активистки Femen Александры Немчиновой).

Акторки и акторы в состояниях не-включенности могут быть также красноречивы в контексте исследования, как и фигуры, находящиеся ближе к центрообразующей динамике. Попытка создания центра через ключевые фигуры, облачение реальности в терминологический язык, силование её к завершенности — это создание теории-уробороса. Зацикленность теории на самой себе — это такой же закономерный процесс, как и любой другой, однако это не значит, что не стоит пытаться искать разнообразие её форм, преодолевающих отчуждение. Поэтому мне стало интересно попробовать разрешить пустотам быть незаполненными, проговорить то, что позволяет стать проговоренным и оставить всё как есть, не пенетрируясь в очерченные границы субъект-объекта обобщениями с экспертных позиций. 

Именно такой подход, исключающий методологический невротизм с его стремлением к формализму и завершенности, создающих иллюзию возможности объективного познания, кажется мне экологичным по отношению к объекту, который желает сохранить свою «непрозрачность». Именно это и является радикальной возможностью движения к реальному в его процессуальности:  исследование без исследования, объект без объекта и вместе с тем признание того, что любая теория, даже предлагаемая «теория без теории» — обречена быть замкнутой на самой себе. 

Не бежать вслед за Дафной — убрать руки прочь от её одеяния

Для меня, как для исследовательницы, которая сознательно ушла от репрессивности академии, такой формат исследования также является частью поиска форм специфично феминистского исследования. Феминистская методология — это не про то, как исследовать «женское» или визионировать на предмет сексизма исследовательское поле (хотя и про это тоже); но, в первую очередь, это про фундаментальные изменения к подходу производства знаний и пересмотр того, чем является само «знание» в патриархальном мире, это попытка преодоления иерархии бинарных оппозиций, заложенных в основу производства знаний. 

Форма академического исследования как патриархального продукта сама по себе не позволяет объектам быть говорящими, лишая их объектно-субъектной двойственности, подобно тому, как женщина/бедняк/ребенок лишены права голоса как реальной возможности влиять на принятие решений. Фаллологоцентричное познание находится в постоянной попытке выхватить ускользающий объект, допуская возможную ошибку именно тем, что лишает объект его субъектности. 

Мариуполь — это не Дафна из древнегреческого мифа, не буфер у линии фронта, не город, в котором родилась няня Вика из «Моя прекрасная няня» и даже не безмолвное поле для колонизации культурными проектами, создающими видимость перемен. Мариупольская арт-сцена может говорить за себя голосами людей, которые кластерно составляют её в особенных коммуникационных актах солидарности и сопричастности. Именно разговоры с ними и легли в основу серии лонгридов о мариупольской арт-сцене. Каждую неделю будет публиковаться один из них:

• Кураторка и арт-менеджерка Диана Берг: о первой цифровой феминистской резиденции, радужном флаге на марше «Азова» и косметике из донецкого угля;

• Режисер Сашко Протяг: про критику неоліберальних практик, заклик остерігатися периферії та думки котів щодо кронування дерев;

• Коллажистка Маша Пронина: об осмысленной феминистской арт-практике, ментальном здоровье и экзорцизме бисексуальности;

• Художник Влад Хаустов и 12-летний татуировщик Мишаня: об интуитивной педагогике, рефлексии культурной колонизации и контрактах на салфетках;

• Активистка «Femen» Александра Немчинова: о похищении беларусским КГБ, акционизме после Януковича и бодипозитиве;
• Иллюстратор-друид Денис Погребной: о сексистской робототехнике, прекарном каннабис-арте и потребности в победе слабых