Мишаня, наверное, самый неожиданный актор моего исследования Мариуполя. Мне было необходимо начать делать такой срез, который бы репрезентовал не просто плохо слышимые голоса, но и тех, чьи голоса вообще отсутствуют. Я смотрю на Мишу и понимаю, что сейчас это такой себе татуировщик/художник в моменте потенциального становления. То есть по факту его как татуировщика/художника еще не существует. И если он останется в той реальности, в которой им никто не занимается и не поддерживает, в реальности, от которой он убегает, то он рискует и не появится в этой ипостаси. Мне кажется, его история более чем показательна для такой местности, как Мариуполь и важна для понимания культурного  контекста. 

Влад, пока Мишаня готовится бить уже 6-ую по счёту татуировку в своей практике, я бы хотела поговорить с тобой как с человеком, без которого он не начал бы этим заниматься. Мишаня — твой племянник, и у вас значительная разница в возрасте. Расскажи, как ты вообще его воспринимаешь и всегда ли вы были с ним близки? 

Влад: Мишане сейчас 12 лет. Где-то 4 года назад он начал проявлять ко мне интерес, приезжать в гости, и у нас с ним случился какой-то коннект. Он даже приезжал ко мне в Киев, когда я там жил, и мы вместе с ним ходили на разные тусовки, в тот же ЭFIR. На каком-то рэйве они подружились с Катей, дочкой Толика Белова, и вместе бегали по залам, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Это было мило. Но, как я вижу, ему интересно со взрослыми и он себя комфортно чувствует в их компании. Перестает стесняться и начинает раскрываться, когда видит, что к нему внимательны и его поддерживают. 

Поскольку я занимаюсь татуировками, то он, естественно, начал проявлять интерес и к этому тоже. Ему нравится рисовать, но Мишаня это делает только тогда, когда бывает у меня. Когда он оказывается в своей привычной жизни, где людям на него по большому счету все равно и никто не поддерживает его интерес к творчеству — он перестает рисовать. Недавно я спрашивал у него, рисует ли он дома, а он ответил, что нет, потому что у него нет карандашей. 

Думаю, многие морализаторы ужаснулись бы, узнав, что ребенок может ходить на рейвы и бить татуировки. 

Влад: Если запрещать подобные вещи, которые сами по себе не являются чем-то деструктивным, то у ребенка возникает вопрос «почему?» и тогда же появляется желание узнавать всё самостоятельно на стороне. Тупой запрет без объяснения причины — это нерабочая модель, и я против такого. Я за то, чтобы показывать, как можно и как бывает, чтобы человек сам понимал, надо ему это или нет. И пусть лучше это происходит рядом со мной в безопасности, чем у него будет потребность искать что-то на стороне в страхе наказания.  

Так же с алкоголем и подобными штуками: лучше об этом рассказывать, объясняя, почему это плохо, чем молчать и делать вид, что этого не существует. Вот Мишаня, например, выступает против курения и даже штрафует меня, если видит, что я курю. Я не знаю насколько это «правильно», да и какая разница — как «правильно». Но я ощущаю, что такой подход учитывает реальные потребности ребенка и вижу, что он приносит пользу. 

По сути, это такая интуитивная педагогика. А как вообще родители Миши относятся к тому, что вы проводите время вместе? Знают ли они, что их сын уже, например, делает кому-то татуировки? 

Влад: Относятся нормально, они ему особо ничего не запрещают. По факту им всё равно. Мне это не очень нравится, потому что я поддерживаю Мишаню и психологически, и физически, а родители на это даже не реагируют. Чтобы ребенок развивался, нужно чтобы этому способствовали все. Ребенок чувствует, если родителям до него нет дела. И убегает от этого в залипание на видосики, в компьютерные игры. Такой опыт может быть достаточно травматичным, когда сегодня ты в центре внимания и тебя все поддерживают, а уже завтра ты снова дома, где тебя мучает старший брат и родителям всё равно.  

Сейчас я пытаюсь его поддерживать. Думаю о том, чтобы съездить с ним в Киев еще раз и обновить впечатления. Там к нему точно будет какая-то запись на татуировки и это будет классным квестом для ребенка: расписать свой график, попробовать работать в студии, собирать самостоятельно своё место и т.д. Но при этом я всегда чётко очерчиваю границы и нашу дистанцию. Я начал это делать, когда с его стороны начались фразы типа: «ну шо ты, батя» или «ну шо ты, братан». Я не отец и не брат, и на определенном моменте моя ответственность заканчивается. Брать её на себя у меня нет планов. Но я дал понять Мишане, что я его друг и взрослый, которому можно доверять.

Он живет на Левом берегу, где постоянно басило, гудело и летало во время активных боевых действий. У него нет другого способа выразить этот травматичный опыт, кроме как нарисовать его

К слову о травматичном опыте. Большую часть своей сознательной жизни Мишаня провел во времена войны, когда эта война находится буквально под боком. Замечал ли ты, как он переживает опыт осознания происходящего рядом?

Влад: Я вижу, что он жестко её ощущает. Он живет на Левом берегу, где постоянно басило, гудело и летало во время активных боевых действий. Лет в 8-9 он был у меня в гостях дома в Мариуполе. Я дал ему ватман и карандаши, чтоб он порисовал, пока я занимаюсь своими делами. В итоге он нарисовал танк, который стреляет в человека, а рядом еще разные мертвые люди. Я спросил о том, что происходит на этом рисунке, а он мне выдал очень длинную цепочку событий: танк стреляет в человека, этот человек в это время выстреливает в другого, а этот другой падает на третьего, нож которого втыкается в четвертого и т.д. Это было жутко. У него нет другого способа выразить этот травматичный опыт, кроме как нарисовать его. 

У человека должна быть возможность переживать свою травму и выпускать её наружу. На мой взгляд, когда мы говорим о травме, искусство — это такое поле, которое позволяет работать с ней опосредованно, что способствует её проработке вместо ретравматизации. Поэтому мне радостно видеть, что в Мариуполе есть люди, которые работают с детьми и подростками через искусство. Тот же воркшоп платформы «Тю» по креативному протесту в Трехизбенке, арт-терапевтическая работа Маши Прониной, исследовательские прогулки Саши Протяга и т.д.

Влад: Этим летом мы как раз с Мишаней были на таком прогулочном воркшопе с Сашком Протягом. На нём ещё был его воспитанник из Торецка — Костя. Мы исследовали окружающую среду и говорили о важных вещах, учились замечать что-то новое, музыкально импровизировали. Костя делал биты, а Саша всё это снимал. Вот мы с Мишаней, например, нашли целую гору покрышек и пытались разбираться с помощью этих покрышек, как можно взаимодействовать с материалом. Фрагмент этого воркшопа можно увидеть на канале «Фріфілмерз» в Youtube.

Таких инициатив, как ты перечислила, раньше не было, это правда. Мариуполь в этом плане был городом с очень большим, но не раскрытым потенциалом. 

А что вообще происходило в Мариуполе до появления платформы «Тю»? 

Влад: Честно говоря, до 2015 года в Мариуполе искусство как таковое было представлено лишь в двух вариантах: поодинокий подпольный стрит-арт и дико пьющие заводчане, которые вне работы надевали береты маэстро и занимались очень странным искусством. Я помню, у одного такого художника была мастерская над квартирой Дианы Берг. Он рисовал портреты, подражая то Пикассо, то Ван Гогу. Ни о каком современном искусстве речи не шло. Пока в 2015 фонд «Изоляция» не начал привозить сюда художников и что-то здесь делать. Но у меня остались после этого очень неоднозначные впечатления.  

В то время «Изоляция» начала реализовывать серию проектов «Смена», проект «Письма мэру» и другие. Просто фантастическое количество воркшопов, лекций, презентаций, мастер-классов на всевозможные темы. Тогда же в 2015 году на одной из улиц Мариуполя появился стрит-арт Гамлета Зинковского «Житие пацана Петра». Культурное поле 2015 года в Мариуполе в один день из почти пустого превратилось в максимально перенасыщенное. При чем насыщали его за счёт работы приглашенных художниц и художников, исследовательниц, спикеров из больших городов и других стран.  Как написано на сайте «Изоляции», целью проектов была активизация локальных инициатив и их поддержка, налаживание сетки культурных связей, создание деценрализованого креативного сообщества. Правда, мне так и не удалось понять, каких именно инициатив, ровно как и увидеть их деятельность в последствии. По сути, Мариуполь в молчаливом согласии функционально превратился в чужую арт-площадку. 

Мне это со стороны видится такой себе масштабной попыткой колонизации культурными проектами, которая очень хорошо звучит в теории, но кокетливо обходит вниманием реальную картинку Мариуполя 2015 года. Ты также утверждаешь, что у тебя остались неоднозначные впечатления как у человека, который был в то время там и видел, как эти проекты реализовывались. В чём состоит эта неоднозначность? 

Влад: У «Изоляции» в Мариуполе тогда была резиденция [проект Architecture Ukraine — прим.] с возможностью выиграть финансирование на реализацию лучшего для города проекта. Митя Чуриков, Аня Бажанова и ещё пара человек разработали потрясающий проект по созданию автономной экосистемы вокруг панельного дома. По сути, они предлагали создать сад вокруг панельки, который бы служил и в качестве утепления дома, и обогащал бы кислородом. Были и другие стоящие идеи. 

Но победил проект, который был максимально не рабочим для Мариуполя — проект по водоочищению с использованием пластиковых бутылок. Не помню уже всех деталей, но для того, чтобы вода действительно очищалась, этими бутылками надо было бы заполнить всё вокруг. Не говоря уже о том, что загрязнение воды — это системная проблема, а подобные решения лишь создают видимость борьбы с ней. 

Поэтому у меня сложилось впечатление, что люди, выбирающие кому дать деньги, не были на самом деле заинтересованы в каких-то реальных переменах или улучшениях. Организаторы пошли путем наименьшего сопротивления. Мне показалось, что сама эта резиденция была показательным проектом — не более.  

Что ж, думаю, время нам пообщаться с самим Мишаней. Расскажи, пожалуйста, как так получилось, что ты начал бить татуировки? 

Мишаня: Я попросил в начале года у Владика, чтоб он набил мне татуировку. А он сказал, что только после того, как мне исполнится 20 лет. И предложил вместо этого набить татуировку ему. Я подумал, что это шутка, а он уже собрал мне рабочее место. Мне эта идея очень понравилась. Я набил ему на ноге домик, который сам нарисовал. 

И тебе не было страшно работать машинкой?

Мишаня: Вообще нет, а что тут страшного. Мне было интересно. Но я нервничал, что это будет сложно или что я сделаю что-то не так. Но всё было хорошо. После этого захотелось еще что-то набить. Владу писали его друзья, что тоже хотели бы себе татуировки. Они говорили, что именно хотят, а я рисовал для них эскизы. Владик всегда смотрит за тем, чтобы я ничего не забыл и всё делал правильно.

Я знаю, что к тебе за татуировкой приезжали даже из Киева. 

Мишаня: Да, я набил тогда рыбу. Я сделал очень много разных рыб, и мы потом долго что-то меняли, перерисовывали. А другую рыбу, которую не выбрали, я набил Маше (Прониной — прим.). До этого я ещё набил ей кота. 

Насколько я знаю, тебя тогда даже снимала для фильма Оксана Казьмина, когда ты делал татуировку Маше. Ты хотел бы и дальше вообще этим заниматься?

Мишаня: Да.

Я был в «Тю» на вечеринках уже трижды! Там было куча блесток на полу и я мешками разгонял эти блестки, делал из них облака. Было классно

Чем ты увлекаешься помимо рисования и татуировок?

Мишаня: Я люблю играть на телефоне и смотреть стримы, слушать блогеров. Нравятся стрелялки всякие и смотреть на блогеров, которые в игры играют. А еще я смотрю один сериал. Называется «Пёс». Там все полицейские, с ними собака, и они раскрывают преступления. 

Еще я знаю, что тебя Влад берет с собой на вечеринки. Тебе нравится там бывать?

Мишаня: Конечно! Я был в «Тю» на вечеринках уже трижды! Мне нравится бегать и играть с мешками для сиденья. Там еще было куча блесток на полу и я этими мешками разгонял эти блестки, делал из них облака. Было классно.

А в школе тебе нравится? 

Мишаня: Нет. Там все непонятно и сложно. С 6-ого класса стало еще сложнее. Особенно из-за карантина. Онлайн я вообще не учился, заходил только пару раз. Но в школе у меня есть два друга, мы иногда гуляем после уроков. 

О чём ты вообще мечтаешь? 

Мишаня: Мечтаю о собственной квартире, в которой будет студия и комната с VR-очками. Но это когда-нибудь. Сейчас я просто мечтаю о компьютере. Я откладывал на него деньги, заработанные на татуировках. Отложил уже гривен 400, и все их с собой носил в сумке постоянно, чтобы брат не забрал. И в августе я эту сумку потерял, забыл вечером в парке. Папа хотел за ней вернуться на велике, но… Это был мамин велик, она не разрешила, потому что там сзади не работал фонарик и его бы остановила полиция. 

Но тебя уже ждёт твоя новая клиентка, а значит, ты снова станешь немного ближе к своей мечте о компьютере. Сегодня ты будешь бить ей горшок с цветком. У тебя получился очень необычный цветок — без лепестков и с человеческим лицом. Я наблюдала за тем, как ты рисовал эскизы разных цветов: у каждого цветка были такие разные сложные эмоции. Влад показывал мне контракты, которые ты составлял на салфетках для предыдущих клиентов и клиенток. Будет ли контракт на этот раз?

Мишаня: Нет. Теперь я работаю без контракта. 

Владик: Мишаня теперь работает по-серьёзному.