Франко-украинская выставка Entropia — второй в Киеве проект кураторской группы socl:e, на этот раз посвященный теме разрушения окружающей среды из-за деятельности человека. 

Дискутировать о наступлении антропоцена места и смысла кураторы не оставили. 2019 год назван началом новой геологической эры в экспликации к выставке, а первая работа которую видишь — акварели Максима Ходака с реалистичными изображениями каменных орудий первобытных людей. Антропоцен в Metaculture — устоявшийся энциклопедический факт с множественными подтверждениями воздействия человека на природу и ясной точкой отсчета. 

Всего для выставки выбрали 22 работы украинских и французских авторов, многие из которых постоянно обращаются к теме окружающей среды и экологии. Какой-то определенной иерархии тут нет: работы недавних выпускников соседствуют с работами участников Венецианской биеннале, а на стенах нет ни подписей ни табличек чтобы быстро узнать кто где.

И если, условно, энтропия — мера хаоса, то Entropia — мера эстетизации, которая тут необратимо возрастает. Процессы коррозии и деструкции, болезни и запустения в каждом случае красивы. Это слово, которое изолировано от современного искусства, похоже можно попробовать употребить в отношении работ связанных с экологией и меланхоличным любованием тем, что вокруг, и что неизбежно изменится и исчезнет, неважно к лучшему или к худшему. Даже довольно оптимистичные работы, как фотографии Юлии Захаровой с отражениями солнца в море, не разбавляют общий сплин выставки. 

Почти инстинктивной кажется попытка художников упорядочивать вне зависимости от выбранного медиума работы — рассортированные зарисовки тропинок Анны Звягинцевой из которых впрочем нельзя составить карту, развешанные емкости с образцами загрязненной воды Gora LI, собранные пчелы, которых мертвыми на окне своего дома находила Колин Кассе, педантично записанные звуки 14-ти линий парижского метро Реда Ель Туфайли или воспроизведенные с использованием акварели оттенки цвета неба, которое было в момент встречи Солин Мортероль со своими близкими. 

В той или иной степени все это — наблюдения и документация происходящего, чаще без анализа и последующего  действия, а если на них и отваживаются — получается нечто наивное и утопичное. На четырех минутном видео Клемент Филипп рассыпает синюю пудру на территории заброшенных урановых шахт на Юге Франции. Первый современный синтетический пигмент — берлинская лазурь — одновременно является антидотом при отравлении радиоактивными веществами. Красивый жест? Слишком просто то было бы говорить только о том, что яд и лекарство подвластны науке и часто являются пропорциями одного и того же.

Герои видео Nikel 2070 (Raphaële Acquaviva) бродят по опустевшему поселку Никель, когда в вообразимом будущем все залежи руды там исчерпались. Они собирают обломки по пути, чтобы построить нечто новое, фактически когда старое окончательно разрушено — ни намека на то, что ситуацию можно было бы спасти намного раньше, если предпринять хоть что-то до пересечения точки невозврата.

В «Иконографии радиации» (Krolikowski Art) фрукты и овощи, которые авторы нашли в чернобыльской зоне отчуждения, отправили на рентген в медицинскую клинику. Радиоактивное излучение в малых дозах позволяет диагностировать не менее критические патологии в живых организмах, чем те, которые вызывает сильное облучение. Важно то, что в случае с радиацией мы точно знаем где находится грань за которой непоправимый вред и летальные последствия. Но если подумать о влиянии на природу простых повседневных действий человека, то тяжело обнаружить такую точку невозврата. Например, определить количество выбросов которое стоит между статистически незаметным воздействием одного автомобиля на природу и состоянием когда температура на планете поднялась на несколько градусов из за выбросов углекислого газа  — в зависимости от того, в каком масштабе мыслить, одни и те же действия могут расцениваться как значительные или наоборот несущественные. 

Рядом стоит работа Алексея Сая — сожженная пластиковая ель. Можно было бы легко впасть в морализаторство и убеждать что рождественское дерево, не важно живое или синтетическое, может быть легко и сознательно заменено на менее губительную для экологии праздничную традицию. Но дело даже не в цинизме того, что загоревшаяся по случайности ток ёлка превращает праздник в кошмар, а в том что именно вокруг этой токсичной ёлки выстроена целая экосистема производителей и сервисов по всему миру которая продает за недорого Мери Кристмас: китайские лампочки и серпантины, пластиковые ели и глиттеры, хлопушки. И вот чтобы убрать эту ёлку нужно убрать индустрию ее обслуживающую.

Интересным становится то, как именно язык искусства может говорить о таких глобальных связях, и работать с ощущением безнадежных зависимостей. Сжечь одну ель просто, но она часть устойчивой системы. Даже в рамках научной задачи, комплексное исследование экосистемы, скажем, одного пруда задача до сих пор не выполненная. В этом ключе антиутопичные городские пейзажи Жанны Кадыровой — куски городского асфальта, возможно, такая же упрощенная для анализа модель города, как фрагмент почвы или образец воды. Можно раздробить эти части, анализировать их состав и характеристики, но но так и не обрести понимание города или пруда, смоделировать поведение целого. Пространство галереи в данном случае —  безопасное место, куда можно принести фрагменты реальности и внимательно посмотреть на них вне этических и научных рамок или повседневного безразличия.

О невозможности целостного взгляда — работа Анны Потешкиной, когда найденные художницей снимки Google Maps с черными пятнами посередине являются конкретными пейзажами местности, которую мы не можем до конца распознать и получить всю информацию. Только предполагать что там потенциально содержится и что привело к сбою. Контраст цифровым пейзажам создают рисунки Алексии Шеврольер, где подобные ограничения и разграничения визуально нивелированы. Художница использует ржавчину вместо красок для абстрактных образов кораллов, кровеносных систем, веток и тропинок. Органические структуры настолько уподоблены друг другу что нет возможности, да и интереса, определять что это именно. На визуальное впечатление зрителя никак не повлияет знание того, о живой природе речь идет или нет и в этом ценность.

Вопросы масштаба постоянно проступают в работах,  даже если художественный язык или медиум ничего принципиально нового не содержит. Паутина из пленки на которую записаны звуки парижского метрополитена — растянутое во времени и пространстве постоянное соединение состояний и  необратимых процессов. Шум, в котором даже тяжело разделить его техногенную и органическую составляющую части. Все эти машины, тоннели, люди — всё что резонирует создано людьми или природой. Хотя почему то даже в этом предложении человек и природа снова разграничены.

Явления окружающей природы изменяются, сталкиваются, разрушаются и от этого завораживающего хаоса скрыться негде. Даже если человек и стал причиной необратимых изменений в природе, контролировать или хотя бы осмыслить их многообразие не получается — только фрагментарно отобразить используя привычные формы художественного языка. Об энтропии в природе на выставке говорят так, чтобы не отпугнуть, а только чуть дольше удержать внимание за счет эстетики и размыть границы между витальным и тем, что мы не относим к живой природе.