Борис Филоненко — арт-критик, куратор харьковской галереи Come in, преподаватель Харьковской архитектурной школы и со-основатель издательства IST Publishing. В этом году Борис курировал Вторую биеннале молодого искусства, которая проходила в Харькове.

Оксана Семеник расспросила Борю о том, что происходит с украинской арт-критикой, что пошло не так во время Второй биеннале молодого искусства и зачем исследовать комиксы.

Вместе с IST Publishing вы делали интенсив для арт-критиков в Харькове. Мне кажется, нам сейчас не хватает подобных инициатив. Расскажи, почему именно такие лекторы?

Готовясь к интенсиву, я представлял себе ситуацию, в которой оказались американские арт-критики в начале 2000-х годов. Когда за одним столом, чтобы обсудить «текущее состояние арт-критики», собрался круг авторов журнала October — Розалинд Краусс, Бенджамин Бухло, Хэл Фостер, Джордж Бейкер и другие. Рок-звезды, которые как никто знали, что такое пиковая форма арт-критика, сводящего дорожки дискурсов психоанализа, структурализма и постмодерна с актуальными художественными практиками. Которые знали, что такое положение арт-критика в центре художественных процессов. И вот они сидят все вместе, смотрят друг на друга, и говорят что-то вроде: «Сегодня мы мало на что способны. Слишком много событий и кругов на воде, а мы все находимся в разных потоках».

Для меня на арт-курсе IST Publishing было много этого «собраться за одним столом и посмотреть друг на друга». Я бы сказал, что мы пригласили лекторов своего круга, от которых нам было бы нескучно услышать, что «арт-критика умерла, да здравствует арт-курс», или то, что у арт-критиков есть свои баррикады. Наши обсуждения так или иначе строились вокруг книги Фостера «Повернення реального», перевод которой вышел в бумаге. Говорили о том, что в своих интервью Фостер вспоминает, как захотел писать об искусстве из-за Сьюзен Сонтаг и Краусс, потому что видел, как они выступают публично, как ведут себя, как говорят. Он вспоминает, что «…хотел быть частью этого разговора. Хотел так же звучать». Лиза Герман, Паскаль Гилен и Оля Тихонова — исследователи и практики, за которыми я слежу с похожими чувствами и хотел бы стать «частью этого разговора».

Где сейчас находится украинская арт-критика? Многие бы ответили, что ее просто нет. Почему мы оказались в такой ситуации и что мешает какому-то адекватному развитию?

Арт-критика дозированно рассредоточена по лентам соцсетей, постам и сторис в инстаграме (рекомендую экскурсии Лизы Герман в этом формате), студенческим инициативам, публичным выступлениям, конкурсам, онлайн-изданиям, каталогам и книгам. Думаю, что минимальная, атомарная доза арт-критики — показать то, на что стоит посмотреть. Репост скана газеты «Житомирщина» или фото объявления «Робота Давида Чичкана, що мала експонуватися в рамках цієї виставки, за рішенням музею не бере участь у виставці через обставини попереднього експонування». Фрагмент, заметка, событие, комментарий. Когда твое сообщение, это всего лишь А=А, но оно вызывает интерес. В таком масштабе поле для арт-критики необъятное.

С другой стороны, на интенсиве в Харькове, в столь же камерной обстановке, что и за круглым столом американских октябрят, каждый/ая из участников/ц говорил/а, что не считает себя арт-критиком в полной мере, или не считает вообще. У всех была смежная сфера деятельности, разный опыт и желание писать об искусстве. Это сомнение мне совершенно понятно, и не будь я достаточно наивным, я бы тоже сомневался. А так я закончил философский факультет в Харькове, почти защитился по специальности «09.00.04» и считаю, что работаю «по профессии».

А что это за специальность «09.00.04»?

«Философская антропология и философия культуры». Здесь возникает вопрос о том, что такое «смежная сфера», а что и есть искусстоведение/арт-критика? Довольно давно набор компетенций автора, пишущего об искусстве, сильно расширился от знатока стилей и техник к пониманию и критике пространства культуры, пограничных практик и близкого взаимодействия с художником. В таком масштабе нам не хватает смелых и хорошо сделанных текстов.

Эссе участников интенсива отвечали на вопрос «Зачем писать о современном искусстве». Как бы на этот вопрос ответил ты?

Я бы согласился со словами Джорджа Бейкера о том, что арт-критик пишет, чтобы выносить на широкое обсуждение художественные практики, обойденные молчанием. С поправкой на контекст: в украинском пространстве молчание — как послушание. Тут, как говорил Никита Кадан, «взаимопонимание идет мимо речи». И это нельзя не учитывать, когда ты вдруг заговорил. Практики таких художников, как Павел Маков и Андрей Сагайдаковский могут оказаться не слишком проговоренными.

Имеет ли значения сколько арт-критик пишет текстов? И правильно ли сосредотачиваться только на текстовом формате?

Не думаю, что хороший текст пишется быстро. Он вынашивается и копится. Иногда, конечно, его можно выносить за один разговор или один поход в галерею. Но чаще — это сложный набор наблюдений, переживаний и аналитической работы. От Тараса Прохасько слышал рассказ о том, что гуцулы не «ищут» грибы, а «собирают», потому что уже знают, где они растут. Этот образ он переносил на литературу, которая собирается в твоем блокноте. Так и с арт-критикой, только с немного другой сверхзадачей: нужно не только собрать грибы, но и попробовать их записать, как Джон Кейдж.

Текст — не единственный формат, конечно. Когда-то я думал, что можно «создать стиль свой, сидя дома», но арт-критика возникает в поле — в разговоре, в зоне взаимопонимания, в споре, в зоне антагонизма. Есть тексты Джона Берджера, которые состоят только из изображений. Есть совершенно не освоенный в Украине youtube-блогинг. Но формат, которого мне по-настоящему не хватает — это баттл-площадка, публичная дискуссия в несколько раундов с предварительной подготовкой. Ясно, что на длительный спор в периодическом издании сейчас ни у кого нет времени. Но дать более объемную картинку противоречий как-то нужно.

Кого бы ты назвал из арт-критиков, искусствоведов или пишущих участников арт-процесса, у которых стоит поучиться?

Часто вспоминаю строчку из текста Татьяны Кочубинской о Паркоммуне, когда она пишет, что «…мистецька практика розщеплюється у “теплоті варіння борщу”». Думаю, нужно учиться писать такие строчки.

Для меня часто авторы, у которых стоит поучиться, это не арт-критики, потому обычно на этот вопрос я даю такой тривиа-список: Набоков, Сонтаг, Прохасько, Гумбрехт, Киттлер, Латур, Колхас, Шпигельман, Крис Вэр. В зависимости от собеседника там появляется Витгенштейн, «4 позиции Бруно» с «Птицу Емъ» или Слава, «мой хороший друг». Но не нужно учиться у Витгенштейна писать. Это больше про то, как зайти дальше, чем фраза «То, о чем нельзя говорить, о том следует молчать».

Какие важные события в жизни Харькова за последние пару лет, которые повлияли на среду, ты можешь назвать? Например, Биеннале или фестиваль Plan B. Культурные события в городе они вообще видимы?

За последние два года в Харькове можно было посмотреть работы Павла Макова и Николая Коломийца. Долгое время они не выставлялись тут.

Кроме этого, из важных для меня событий, могу назвать «опыт разного рода.» и «Сыночек, кажется, что я вхожу в наш сад» Даниила Ревковского и Андрея Рачинского.

Война Гамлета и Злого Босха, если ребятам будет, что сказать друг другу, будет влиять.

Выставки студии Aza Nizi Maza. Открылись несколько музеев: музей Краснощека, музей Харьковской школы фотографии, музей плаката «4-й блок».

Видимые это события или нет, мне сложно судить. Тут зависит от того, кто смотрит.

Не хочется просить тебя подводить какие-то итоги о прошедшей биеннале. Но всё же спрошу: сколько раз всё шло не по плану и почему? Насколько получилось сделать задуманное, как куратору?

Пропущу свой ответ через фильтр слов Паскаля Гилена. На публичном выступлении в Харькове он говорил о том, что куратор биеннале находит себя в ситуации, когда ему нужно ответить не на хорошую идею художника, а довериться обещанию хорошей идеи. В выставке «Здається, я заходжу в наш сад» эти обещания переросли в присутствие. Остальное для меня значительно менее важно.

На стыке арт-критики и кураторской практики возникает парадокс. Вопрос «что такое искусство?» должен звучать меньше, потому как «нет такой вещи как искусство, есть художники». Но вместе с тем он должен возникать чаще: в саду Ботанического сада, в холле Госпрома, в кругу садовниц Обсерватории, смотрительниц Художественного музея, охранников выставки в ЕрмиловЦентре и отеле «Харьков». В дни Биеннале вопрос об искусстве не звучал абстрактно, а проявлял контуры.

Ты думал о том, чтобы уехать из Харькова?

Вопрос, который появляется в нужном месте. Такой себе «эффект Кулешова»: что там национальная биеннеле? [монтажная склейка] думаешь уезжать из Харькова (смеется)?

Отдельно мне хочется уделить внимание твоему исследованию комиксов. Ты был редактором книги «Комікс в музеї сучасного мистецтва», делал несколько курсов и лекций по истории комиксов. Как началось твое увлечение комиксами?

Сначала ты собираешь коллекцию, потом выстраиваешь в ней связи, делишь на разделы, расширяешь курьезными исключениями. Потом ты хочешь ей поделиться. Потом её пополняют те, с кем ты поделился.

Если искать какую-то первичную сцену, то это будут два события. В 1990-е годы у нас дома появлялись шоколадки, внутри которых были карточки с фрагментами из комиксов о бельгийском журналисте Тинтине. В 2004-м мой папа привел меня в книжный магазин в Кембридже и показал полку с полной серией, включая незаконченный «Тинтин и Альфа-арт» (исключая «Тинтина в стране советов», он продавался в другой сети магазинов; исключая «Тинтина в Конго», он был запрещен в Великобритании). Тогда же мы купили мой первый комикс, и я предложил папе собрать всю серию за восемь месяцев. Он сначала говорил, что это вряд ли получится — это все же 24 альбома. Но сегодня я могу достать с полки любой из них, некоторые на разных языках.

В академической среде решающим стал курс профессора средневековой литературы Вильяма Каскина о комиксах. Кроме того, что там стал понятен масштаб истории комикса и задач, которые сегодня стоят перед комиксоведами, немало внимания уделялось тому, как вообще работает текст и изображение, книга и тираж. В это время я писал большой текст о львовских художниках Влодко Костырко и Геныке Равском, который потом стал книгой. Курс по комиксам сильно на нее влиял.

Чем лично тебя они привлекают? Отображается ли твоя увлеченность комиксами в кураторской практике?

Думаю, отображается. Во многом из-за того, что комикс появился в поле моих интересов немного раньше кино и современного искусства, а потому шел на шаг впереди. Что-то похожее было у Умберто Эко, когда он описывал свои первые впечатления от работ Пикассо: «Этот художник все украл у “Дика Трейси”!». И хотя Эко быстро понял, что в этом случае влияния шли по противоположной траектории, на самом деле отношения между комиксом и современным искусством часто не такие однозначные. И Пикассо действительно много заимствовал, зачитывался «Котом Крейзи» Джорджа Херримана. Независимый комикс — это тихий авангард.

Комикс и выставка — это противоречие, которое возникает между пространством бумаги, которая имеет свойство тиражироваться, и пространством галереи, которое пересобирается на определенное время. Как напряжение между письмом и присутствием. Сейчас я готовлю выставку о третьей территории между комиксом и современным искусством.

Ты часто говоришь, что «украинского» комикса нет. Почему?

На самом деле я довольно давно не использую эту формулировку. Комиксов на украинском и сделанных в Украине становится больше. В этом году в IST Publishing вышел комикс Blindman Владимира Гавриша и Андрея Беницкого. В следующем году собираюсь издать комикс «У м’яті», который мы делаем втроем, вместе с Данилом Штангеевым и Антоном Резниковым, последние два-три года. О любовной речи, прыжках на лыжах и благоустройстве.

Грубо говоря, я жду не смешных, не детских и не супергеройских комиксов, сделанных в Украине. В любом андеграунд-комиксе все эти составляющие будут присутствовать, но никогда не окажутся там по воле насиженности темы или зову рынка, всегда будут пропущены через критическое осмысление. Козаки в космосе, боевой гопак, супергерой на фоне отеля «Украина» — окей, можно попробовать пройти этот путь, сшить подушку из национально-окрашенной комикс-мифологии. Но мне это совсем неинтересно. Хотелось бы, чтобы комиксист был «скромным записывающим устройством», ведь комикс — это письмо, или внимательным документалистом, который работает сейчас, с по-настоящему сложными темами, давая им шанс быть проговоренными, работает в пространстве социального антагонизма и личных историй.

Что бы ты посоветовал почитать, чтобы начать знакомство с комиксами?

Наш разговор пронизан списками. На украинском языке можно прочитать «Маус» Арта Шпигельмана, «Персеполіс» Маржан Сатрапи (оба — видавництво «Видавництво»), «Вартові» Алана Мура («Рідна мова»). В формате стрипов — Тома Голда «Печемо з Кафкою» (видавництво «Видавництво»). С них и стоит начать. Из авторов, за которыми хорошо бы следить постоянно — Chris Ware, Daniel Clowes, Charles Burns, Jason, Chester Brown, Joe Sacco.

В нашем разговоре ты упоминал, что занимаешься преподавательской деятельностью. Расскажи, как ты к этому пришел и какие у тебя методы преподавания?

На сегодняшний день преподавание занимает большую часть моего времени. Последние два года я веду гуманитарные дисциплины в частном вузе — Харьковской школе архитектуры. Мои главные собеседники, с которыми я могу говорить на уровне исследования, лаборатории и эксперимента – это мои студенты. С 2016 года читаю курс «Медленная история искусства» в художественной студии Aza Nizi Maza. Ориентировочно, этот курс должен закончиться в 2021 году. Так мы доберемся до обсуждения 2010-х, а начинали с 1900-го. Когда, вместе с Колей Коломийцем и Олей Филоненко мы обсуждали формат такого длительного проекта, среди базовых посылок был вопрос Бибихина о вечном обещании стать лучше: «…сейчас мы никуда не годимся, но на самом деле… но в будущем… Чем так себе обещать, лучше присмотреться, где мы по-настоящему оказались». Есть два метода, и в школе, и в студии: медленное чтение и насыщенное описание.

Чем бы тебе хотелось заняться в ближайшее время, но на что не хватает времени?

После Биеннале я поехал в Кмытов. Не смог попасть ни на один эпизод, следил издалека и слушал рассказы. Теперь был на эпилоге «Про самостійність», посмотрел Параску Плитку-Горицвит, Бориса Михайлова и поздравил The Naked Room с днем рождения.

До конца года в IST Publishing мы выпустили книгу Паскаля Гилена «Креативність та інші фундаменталізми» и Хэла Фостера «Повернення реального».

Времени, в принципе, на все хватает. Шучу.

В 2020-м можно ждать графический роман «У м’яті».